Дом Цепей

Эриксон Стивен

— Никакой силовой борьбы, — пробурчал, схватив цветочные головки ладонью, Геборик. — Они глупцы, если верят в силу. Ша'ик выбросила этих двоих, ибо в их венах течет измена. На чувства Корболо Дома ей наплевать.

— Он думает иначе, и его убеждения важнее вероятной и невероятной истины. Но как Мать отвечает на последствия своих повелений? — Фелисин провела свитками по верхушкам цветов. — Поэмами.

— Дар знания, — шепнул Геборик. — Богиня Вихря шепчет на ушко Избранной. В Садке Теней есть тайны, скрывающие истины, важные даже для Вихря.

— О чем ты?

Геборик дернул плечом. Его сума была почти полна. — Увы, у меня есть свои тайны и предвидения. «Хотя мне

от этого добра не будет». Разрушение древнего садка рассеяло его фрагменты по всем мирам. Богиня Вихря имеет силу, но это не её собственная сила. Всего лишь один из фрагментов, заблудившийся, странствующий, страдающий. Чем была Богиня, гадаю я, когда впервые набрела на Вихрь? Наверное, божеством некоего мелкого племени. Духом летних ветров, защитницей бурного родника. Не сомневаюсь, лишь одной из множества подобных. Разумеется, когда она завладела фрагментом, ей не составило труда уничтожить давних соперников, обретая полную и безраздельную власть над святой пустыней.

— Сомнительная теория, Руки Духа, — протянула Фелисин. — В ней ничего не говорится о Семи Святых Городах, Семи Священных Книгах, Дриджне и Откровении.

Геборик фыркнул: — Культы питаются друг дружкой, милая. Мифы соединяются, питая веру. Семь Городов родились от бродячих племен, но претендуют на наследие древней цивилизации, а та сама неловко ворочается на костях еще более древней империи — Первой Империи Т'лан Имассов. Память и забвение — всего лишь игра случая и обстоятельств.

— Поэты могут жаждать, — сухо бросила Фелисин, — но историки пожирают. Они убивают язык, делают его трупом.

— Это преступление не историков, а критиков.

— Будем цепляться за мелкие различия? Преступление ученых.

— Ты негодуешь, что мои объяснения убили тайны пантеона? Фелисин, в нашем мире есть вещи более достойные удивления. Оставь богам и богиням их безумные притязания.

Снова его хлестнул холодный смех: — О, да ты забавный, старик! Жрец, изгнанный собственным богом. Историк, севший в темницу за свои теории. Вор, которому нечего красть. Не только я жажду чудес.

Он услышал, как она встает. — Так или иначе, — продолжала девочка, — меня послали найти тебя.

— О. Ша'ик нужен очередной совет, который она, не сомневаюсь, презрит?

— На этот раз не ей. Леомену.

Геборик скривился. «Где Леомен, там жди Тоблакая. Убийца держит слово и никогда со мной не говорит. Но я чувствую его взгляд. Взгляд убийцы. Если есть в лагере достойный изгнания…» Он осторожно разогнул спину. — Где его найти?

— В храмовой яме.

— Разумеется. А что ты, милая девочка, делаешь в компании Леомена?

— Я взяла бы тебя за руку, — сказала Фелисин, — но касание этих ладоней какое-то уж слишком поэтическое.

Она пошла рядом, вниз по склону, между двумя большими загонами для скота, ныне пустыми — овцы и козы уведены на пастбища к востоку от развалин. Они миновали широкий пролом в стене мертвого города, пересекли одну из главных улиц, направляясь к обширным зданиям, от которых остались лишь фундаменты и часть стен. Именно их называли здесь Кругом Храмов.

Глинобитные хижины, юрты и вигвамы встали новым поселением среди руин. Под растянутыми между постройками кожаными навесами буйствовали рынки, наполняя воздух бесконечными криками и ароматами пищи. Местные племена, идущие за своим военным вождем по имени Матток, что стал у Ша'ик чем-то вроде генерала, смешались с Собакодавами, пестрыми бандами городских изгоев, разбойниками, душегубами и преступниками, бежавшими из различных малазанских тюрем. Лагерь приверженцев различных воинств был не менее разрозненным. Это неизвестно как

сплотившееся «племя» кочевало вокруг построенных на скорую руку трущоб, руководствуясь загадочными и непостоянными политическими пристрастиями. В данный момент некие скрытые от глаз посторонних неудачи заставили его приутихнуть. Старые ведьмы с выводками полуголых тощих детей, кузнецы, починщики, повара и копатели выгребных ям, вдовы и жены, немногочисленные мужья и еще более немногочисленные отцы и матери… все они вязаны с воинами армии Ша'ик, но связи эти непрочные, легко рвущиеся, а еще легче спутывающиеся в клубки измен и кровосмешений.

Город, по мнению Геборика, стал микрокосмом Семиградья. Он воплотил все болезни, которые малазане старались искоренить, завоевывая и оккупируя. В свободах, которые видел здесь отставной жрец, оказалось мало благ. Однако, полагал он, мало кто разделяет такие изменнические мысли. «Империя причислила меня к преступникам, но я все же остался малазанином. Сыном империи, в котором проснулось уважение к «миру на острие меча» старого Императора. Да, дорогая Тавора, веди армию в сердце мятежа, разруби его на части. Я не стану плакать».

Круг Храмов был практически безлюдным в сравнении с шумными улицами, по которым они проходили. Дом старых богов, которым поклонялись некогда забытые народы, оставившие после себя лишь эти развалины и груды битых пыльных черепков вдоль дорог. Однако некие отзвуки былых благословений еще держались над руинами, ведь самые обездоленные из людей находили здесь прибежище. Среди человеческих отбросов — вдов, не сумевших стать третьими или четвертыми женами воинов и торговцев, калек, прокаженных и страдающих иными болезнями, поддающимися лишь касанию Высшего Денала — бродили посредственные, дешевые лекари. Когда-то здесь было много сирот, но Ша'ик положила этому конец. Усыновила и удочерила всех, начиная с Фелисин. Ее личная свита, новые служки культа Вихря. По неточным подсчетам Геборика на прошлой неделе их было более трех тысяч — от недавних сосунков до подростков возраста самой Ша'ик, подлинного ее возраста. Всем им она была Матерью.

Это не стало популярным жестом. Сутенеры потеряли юных овечек.

В середине Круга Храмов имелась широкая восьмиугольная яма, глубоко ушедшая в слои известняка. Ее дна никогда не касались лучи солнца. Гнездившихся в ней гадюк, скорпионов и пауков изгнали, и на их месте поселился Леомен Молотильщик, самый верный телохранитель Старшей Ша'ик. Однако Ша'ик Возрожденная глубоко проникла в душу Леомена и нашла ее пустой, лишенной веры и по некоему врожденному пороку склонной к неподчинению всяческим клятвам и авторитетам. Новая Избранная решила, что не сможет доверять такому человеку. По крайней мере, держать его рядом. Он стал помощником Маттока, хотя, казалось, эта должность не требовала особого усердия. Тоблакай оставался личным хранителем Ша'ик; великан с татуировкой разбитого стекла на лице не оставил дружбы с Леоменом и часто навещал заскучавшего приятеля.

Двух воителей многое связывало, и Геборик понимал, что мало что сумеет узнать об их прошлом. Ходили слухи, некогда они вместе сидели на цепях в малазанской тюрьме. Геборик жалел, что малазане проявили слишком много милосердия к Тоблакаю.

— Я оставлю тебя, — сказала Фелисин у края обложенной кирпичом ямы. — Когда еще захочу скрестить клинки мнений, непременно отыщу.

Геборик скривил губы, кивнув, и двинулся вниз по лестнице. Воздух становился все холоднее по мере спуска в сумрак. Повис тяжелый, сладковатый запах дурханга — очередного увлечения Леомена. Геборик гадал, не зашла ли Фелисин Младшая по тропе матери дальше, чем он предполагал.