Дом Цепей
Шрифт:
«Что теперь?» Бог дал ответ.
В мире, который Тисте Эдур называют Зародышем, не было рассветов уже пять месяцев. Небо стало серым, свет странно искаженным, рассеянным. Пришел потоп, потом наступили дожди. Мир был разрушен.
Но даже в обломках сохранилась жизнь.
Десятка два здоровенных головастых сомов выползли на облепленную илом стену. Они были длиннее, чем двое взрослых людей. Твари успели нарастить жирок; серебристые брюха тяжело распластались по камням. Их кожа высохла, черные спины покрылись паутиной трещин. Тускло блестели
Казалось, эти глаза не способны заметить одинокого Т'лан Имасса.
Отзвуки любопытства все еще звенели в иссохшей, порванной в клочья душе Онрека. Скрипя суставами и узловатыми веревками сухожилий, он присел около ближайшего сома. Ему показалось, что твари не умерли. Еще недавно рыбы не обладали конечностями. Кажется, он стал свидетелем метаморфозы.
Вскоре он выпрямился. Волшебство, позволявшее стене выдерживать неизмеримый вес нового моря, еще сохранилось на этом участке. На других оно исчезло, отчего возникли широкие бреши и вода потоками изливалась на другую сторону. Мелкое море распространялось. Придет время, заподозрил Онрек, и остатки стены превратятся в единственные острова этого садка.
Бурное наступление моря застало их врасплох, разбросало среди водоворотов. Т'лан Имасс знал, что кое-кто выжил, найдя спасение на стене или грудах плавучего мусора, восстановив форму. Охота может возобновиться.
Но Куральд Эмурланн, даже раздробленный, плохо подходит Т'лан Имассам. Без Гадающего по костям Онрек не может призвать силы Телланна, дотянуться до сородичей, сообщить, что еще жив. Для большинства его собратьев это могло стать достаточной причиной для… капитуляции. Бурные волны, из которых он недавно выбрался, предлагают истинное забвение. Раствориться в воде — единственный путь бегства от вечного ритуала. Даже среди логросов — Хранителей Первого Трона — были избравшие такой путь. Онрек знал об этом. Но есть и худшие решения…
Он сам лишь мельком подумал об окончании бытия. Правду говоря, он гораздо меньше тяготился бессмертием, нежели большинство собратьев.
Видите ли, в мире есть много вещей, на которые стоит посмотреть…
С его широких плеч свисала шкура энкар» ала, белесая и в пятнах. Он приобрел ее сравнительно недавно — чуть более тысячи лет назад. Еще одна тварь, возненавидевшая его с первого взгляда. Хотя, может быть, он и поспешил срубить голову зверя черным волнистым клинком…
Сом, решил Онрек, еще нескоро вылезет из старой кожи. Он опустил меч и прошел дальше. Необыкновенная, длиной в континент стена Зародыша сама по себе была диковиной. Воин чуть поразмыслил и решил пройти ее из конца в конец. По крайней мере, до непреодолимой бреши.
Он зашагал. Обернутые шкурами ноги шаркали по камням, кончик меча в левой руке чертил беспорядочные полоски по сухой глине. Куски грязи пятнали рваную кожаную рубаху и ремни, на которых висело оружие. Мутная, густая жижа проникла во все раны и трещины тела и теперь вытекала струйками с каждым тяжелым шагом. Когда-то у него был шлем, ценный трофей юности; однако его разбили во время последней битвы с джагутским семейством Джаг Одхана. Боковой удар меча срезал также часть черепа, правый висок и макушку. Джагутские женщины обладают недюжинной
Небо над головой было тошнотворного цвета, но он успел привыкнуть. Этот фрагмент давно разрушенного садка Эдур оказался самым большим из им виденных, больше даже удерживаемого Треморлором, Домом Азата в одханах. Он познал период стабильности, позволивший подняться цивилизации. Ее мудрецы сумели использовать силы Эмурланна, хотя не происходили от Тисте Эдур.
Онрек лениво размышлял, не создали ли ренегаты — Имассы, которых они ловили, рану, ставшую причиной затопления целого мира. Это казалось вероятным, учитывая, как ловко они сумели скрыть свои следы. А может, вернулись Тисте Эдур, чтобы предъявить права на прежние свои владения.
Да, он может почуять серокожих Эдур — они проходили здесь, и недавно, прибыв из иного садка. Разумеется, слово «чуять» приобрело для прошедших ритуал Телланна новое значение. Обычные чувства по большей части умерли вместе плотью. Для его глубоких глазниц, к примеру, мир стал калейдоскопом тусклых красок, а тепло и холод безошибочно определялись по скорости движения частиц. Слова мерцали ртутными облачками дыхания — если говоривший был живым. В ином случае он чувствовал звуки, сотрясавшие воздух, причем скорее зрительно, нежели на слух.
Поэтому он быстро заметил теплокровное тело, лежавшее неподалеку. Стена здесь медленно оседала. Вода хлестала между выпирающих каменных блоков. Вскоре сооружение полностью рассыплется…
Тело не двигалось. Оно было сковано цепями.
Еще пятьдесят шагов, и Онрек оказался рядом.
«Вонь» Куральд Эмурланна была здесь чрезвычайно сильной, ее даже можно было увидеть как лужу вокруг лежащего на спине мужчины. Поверхность шла рябью, словно от мелкого постоянного дождя. Глубокий неровный шрам изуродовал широкий лоб пленника; макушка его была лысой и мерцала магической эманацией. В его рот был вставлен металлический язычок, чтобы лишить способности разговаривать, однако язычок сместился, как и повязка на глазах.
Серые как слюда, немигающие глаза смотрели на Т'лан Имасса.
Онрек еще немного постоял над Тисте Эдур, а потом перешагнул его и продолжил путь.
Сзади раздался слабый, измученный голос: — Погоди.
Неупокоенный воин помедлил, оглянулся.
— Я… я готов торговаться. За свободу.
— Я не интересуюсь торговлей, — ответил Онрек на эдурском.
— Ты ничего не желаешь, воин?
— Тебе нечего мне дать.
— Ты презираешь меня?
Скрипя сухожилиями, Онрек склонил голову набок. — Эта часть стены готова обрушиться. Не желаю здесь задерживаться.
— А я, по-твоему, желаю?
— Вживаться в твои чувства — бесполезный труд. Я не желаю представлять себя на твоем месте. Зачем это мне? Ты скоро утонешь.
— Разбей цепи, и мы продолжим разговор в более безопасном месте.
— Наш разговор не стоит таких усилий.
— Я обязуюсь всё улучшить, дай только время.
— Вряд ли. — Онрек отвернулся.
— Стой! Я поведаю о твоих врагах!
Т'лан Имасс вновь медленно обернулся. — Моих врагах? Не припоминаю, чтобы рассказывал тебе о них, Эдур.