Дом дервиша
Шрифт:
Бесхун Ферхат сидит на возвышении среди кроликов и птиц. У ее ног высятся огромные мешки с семенами овощей, фотографии баклажанов, перцев и здоровенных томатов, заретушированные настолько, что стали монохромными. По правую руку маленький столик, на котором стоит стакан с чаем, на пепельнице лежит сигарета «Собрание Блэк Рашен» в мундштуке из слоновой кости, испуская роскошный сладковатый аромат, а еще рядом сидит белый кролик на поводке.
Бесхун Ферхат — массивная женщина, которая похожа на гору, расширяющуюся книзу от макушки к цветастым шароварам и громоздким крестьянским ботинкам. Она пахнет розовой водой и маслянистым мускусом менопаузы, согретым внутри ее тела. В потемках птичьего рынка Бесхун носит круглые темные очки, будто бы хочет выдать себя за слепую, хотя Айше понимает, что это не так. Она кажется неподвижной среди всех этих клеток с домашними кроликами, щеночками, певчими птичками, этакий столп рынка.
Айше ненавидит это место еще по самым ранним воспоминаниям. Запах пропитанной мочой соломы и грязных животных
— У него не клюет, — говорит Айше.
— Ни у кого не клюет, — отвечает Бесхун и делает глубокую затяжку — это неестественный театральный жест, в котором продумано все от нежного прикосновения кончиков пальцев к слоновой кости, легкого откидывания головы назад и тонкой струйки дыма, которая между птичьих клеток поднималась к минаретам Новой мечети. Бесхун замечает, что Айше смотрит на нее. — Хочешь, дорогая?
Айше зажигает сигарету, делает вдох и смакует пикантный экзотический русский вкус. Это напоминает ей о скоростном катере «Рива», коляске, запряженной лошадьми, изысканных вербальных дуэлях и почти состоявшемся сексе на пустых улицах рядом с площадью в тени мечети. Она выпускает тонкую струйку дыма из глубин горла.
— Знаете, надо мне такие чаще покупать.
— Я раньше курила «Самсун», но турецкие марки стали безвкусными после присоединения к Евросоюзу. — Кролик подергивает ушами. — Итак, дорогая, тебя интересует наша фамильная реликвия? Красный рассказал тебе свои истории, да? От меня ты получишь еще одну историю. Тут все состоит из историй. Да, и еще раз да. Я Бесхун Ферхат, внучка хаджи Ферхата в десятом колене. Мы — подлинные наследники рода Ферхат из Искендеруна, хоть никто из нас там сейчас и не живет. Мы не живем там уже пять поколений. Ферхаты обитают в Стамбуле с 1895 года, но ты же знаешь, дорогая, что нужно куда больше времени, чтобы тебя признали коренным стамбульцем. А твоя семья, дорогая?
— Эркоч из Шишли. Это старинный род моряков. Моя мать Чалышлар из Мешрутийета, ее сестра вышла замуж за министра юстиции.
Бесхун кивает головой.
— Старый род. Вот. Дай-ка я тебе покажу кое-что. — Она ищет сумку. Айше отказывается искать вместе с ней. Бесхун достает лист пожелтевшей бумаги в пластиковой папке. — Это мое семейное древо. — Она скользит пальцами по стволам и веткам. — Видишь, я могу отследить весь свой род до Фахира Ферхата, старшего из сыновей хаджи Ферхата, того, что наблюдал, как запечатывали гроб. — Пальцы перепрыгивают к резкому сужению ствола. — Вот тут мы перебрались в Стамбул. Видишь, сколько ветвей отмерло? В конце XIX века судьба отвернулась от нас. Смерти на войне, утопления, убийства, кровная месть, болезни и мор. Молодые мужчины, наследники, умирали молодыми, а некоторым даже не суждено было родиться, если ты понимаешь, о чем я. Аллах был жесток к Ферхатам, но справедлив. Он обрезал старые ветви, больные и рожденные от кровосмесительства. Он дал нам возможность дать новые побеги, и судьба снова улыбнулась нам.
Ага, и поэтому ты торгуешь в самом дальнем углу Египетского базара, думает Айше, хотя сигареты у тебя неплохие.
— Это было много лет спустя после проклятия Волосатого человека из Каппадокии.
Бесхун топает ногами в тяжелых ботинках и бьет по столику кулаком. Кролик пугается, выпучивает глаза и раздувает ноздри, но поводок уже слишком короток.
— Не оскверняй мой слух именем этого шарлатана! Не было никакого проклятия, не было никакого волосатого дервиша из дебрей Анатолии. Послушай, если ты умна. Моя семья была известна в Искендеруне как семья великих магов. Это всегда было источником наших богатств. Сам хаджи Ферхат стал основателем семейной школы, он был купцом и путешественником, но обучался магии в тех странах, где бывал. Его интересы не знали границ, он общался с шейхами из Алеппо и Дамаска, повелителями джиннов из Каира, каббалистами из Триполи и заклинателями ангелов из Иерусалима. Он был на короткой ноге с самыми великими магами Персии и Индии. Он обучался вместе с ритуальными магами в Риме, магами-астрономами в Милане, регулярно посещал демонологов в Праге и Вене, состоял в переписке с Эттейлой [80] в Париже и лондонскими последователями Еноха.
80
Французский оккультист и таролог.
Мужчина средних лет прогуливается среди клеток и спрашивает, чем кормить морскую свинку. Бесхун тяжело откидывается на стуле и вытаскивает вакуумную упаковку сена из ящика под клеткой со щенками. Совершеннолетний мужчина не должен держать у себя морских свинок, думает она. Один из щенков начинает отчаянно чесать ухо. Айше боится блох.
— На чем я остановилась, дорогая?
— На магах.
— Ах да. Хаджи Ферхат. Как любой хороший отец, он хотел успеха и для своих сыновей, в семье и в жизни, а потому научил их по возможности магии. Эти знания передаются по наследству до сих пор. — Бесхун грубовато поглаживает кролика. Тот вздрагивает от ее прикосновений. — Но в то же время он был членом тайного тариката. Их штаб-квартира располагалась в Стамбуле, но привлекала братьев со всей империи. Это не было собранием магов, братство пользовалось большим уважением, в его рядах состояли шейхи и дервиши, а кроме того, многие выдающиеся люди из разных частей Фракии и Анатолии, но интересовали их более необычные аспекты религии. Они изучали не только суфизм, но и буддизм из Японии и Тибета, индуистские верования, христианских мистиков. Они верили, что существует священный язык — не арабский или иврит, латынь или греческий, не любой людской язык, а язык Божий, это письменный язык, и каждая буква в его алфавите отвечает за контроль над своей частью Вселенной. У братства возникли проблемы с некоторыми имамами из-за богохульства и подобных вещей, но у них хватило денег и политических связей, чтобы откупиться. Что ж, дорогая, ты в курсе, что сделал хаджи Ферхат и во что превратил себя, иначе ты не пришла бы ко мне. И знаешь, что Медовый кадавр из Искендеруна исчез. А вот как это случилось на самом деле.
Бесхун зажигает новую сигарету. Айше берет предложенную ей сигарету. Курить на птичьем рынке не то же самое, что курить на улице. Это приемлемо для приличной женщины.
— Понимаешь ли, в истории о проклятии Медового кадавра достаточно правды, чтобы быть неправдой. Да, для моей семьи и впрямь настали трудные времена, но вовсе не из-за Медового кадавра. Да, был какой-то дервиш, но не бродячий суфий. Он был маг. А случилось вот что: мой прапрапрапрапрапрадедушка Ахмет решил, что единственный способ как-то поправить наши финансовые дела — это продать Медового кадавра. Заявки поступили со всех концов империи, из России, Египта, из британских колоний и даже из Китая. А потом пришло письмо. Словно гром среди ясного неба. Мы напрочь забыли о тайном обществе, о тарикате Божественного слова, но зато они не забыли о хаджи Ферхате. В письме говорилось, что человек обязан хранить верность своему тарикату, он приносил клятву, и хаджи Ферхат не переставал быть их братом, а потому у тариката Божественного слова есть железные права на Медового кадавра. Как ты понимаешь, было не совсем законно продавать Медового кадавра, даже во времена Османской империи, поэтому мы не могли обратиться к судье. Тарикат предложил решение: позволить Всевышнему решить посредством дуэли магов — наши семейные маги против их. Никто не знает, что случилось дальше, поскольку никаких записей не осталось, все участники поклялись хранить тайну, и об этом никогда не говорили, но мой двоюродный прапрапрапрапрадед Нихат Ферхат, который так и не женился и посвятил себя изучению сочинений великого предка хаджи Ферхата, встретился с самым великим магом из тариката Божественного слова. Это была битва слов: старая магия устного слова против магии письменного слова. Мы проиграли. Мы отдали Медового кадавра. Наш род потерял все, распродал все имущество в Искендеруне и перебрался в Стамбул, чтобы поправить дела, — то были руины гордой семьи.
Две женщины медленно выдыхают ароматный дым.
— А тарикат Божественного слова? — спрашивает Айше.
— Его, как и другие тарикаты, уничтожил Ататюрк во время революции, — говорит Бесхун.
— Но мы же знаем, что ордена невозможно уничтожить, они просто уходят в подполье.
— Этот орден выбрали специально. Он был популярен у членов семьи султана и высокопоставленных правительственных чиновников, кроме того, в нем состояли и члены комитета «Единение и прогресс». [81] Говорят, что другие тарикаты подавляли, чтобы скрыть тотальное уничтожение конкретно этого.
81
Политическая организация турецких буржуазных революционеров, так называемых младотурков.
— Никаких следов не осталось?
— Ты далеко не первая, кто пытается найти тарикат Божественного слова, дорогая.
Но идеи уже кишат в воображении Айше, как блохи на шкурке щенков, кружат, как мухи вокруг дерьма из клеток, завернутого в газеты, трепыхаются, как певчие птички в клетках. Хитрость в том, чтобы не дать истории заманить тебя в город, выстроенный из историй, где одна история наслаивается на другую. Стамбул — изустная культура. Старинная магия пробуждается к жизни благодаря устному слову. Историки, репортеры, писатели, охотники за древностями, даже психогеографы прежде всего ориентируется на слух, в итоге уши вводят их в заблуждение. У Айше главное чувство — зрение. Правда всегда перед глазами.
Бесхун гладит своего кролика.
— Магия никогда не исчезает.
Ага, мне пора платить рассказчице, думает Айше.
— Способности все еще передаются к прямым наследникам от братьев из Искендеруна. У меня ограниченные способности, я умею лишь предсказывать судьбу. Хочешь?
— Давайте, — кивает Айше.
— Обычно я беру…
У Айше уже наготове купюра в двадцать евро.
— Машаллах, [82] сорок один раз, — бормочет Бесхун, доставая обувную коробку из-под стола. Коробка набита карточками, наклеенными на картонку, на каждой из которых написана строфа из Корана, пословица или строчка из стихотворения.
82
Арабское ритуальное молитвенное восклицание.