Дом дервиша
Шрифт:
— Я возьму их под свое крыло. Мы ведь работаем в параллельных направлениях.
Георгиос ненавидел тогда Огюна Салтука, ненавидел со всей эллинской силой и страстью за все годы академических трений, за натянутые отношения и плохо скрываемую враждебность — Салтук сразу же открыл свои карты. Каждое крошечное язвительное замечание, придирка, каждый раз, когда ставились под сомнения его способности, авторитет, оригинальность, преданность делу, — были прелюдией к этому грязному перевороту.
— И вот еще что, — добавил Салтук. — У вас есть правительственные разрешения и доступ к секретной информации, боюсь, нам придется пересмотреть этот вопрос.
— Почему бы вам просто не назвать меня греческим предателем, и покончим с этим? — Георгиос пулей вылетел из комнаты.
У него звенело в ушах, пока он несся по пустым коридорам и через четырехугольный двор, больно сжималось в груди. Глупые надежды, пустые фантазии вспыхивали и гасли в мозгу: поездка за границу с лекциями, работа в США, Германии или Британии, создание бестселлера, карьера обласканного журналистами поп-экономиста, номинация на Нобелевскую премию. С таким же успехом можно было пожелать сверхспособностей или надеяться, что Господь снизойдет с тучных роскошных облаков, которые летят над весенним Стамбулом. С ним покончено. Ветер дул и посыпал голову Георгиоса Ферентину цветами миндаля.
С деревьев летели листья, когда экономический факультет университета Стамбула объявил о создании новой кафедры экономической психологии, и первым заведующим стал профессор Огюн Салтук.
Кофейная чашка Георгиоса звенит на блюдце от нахлынувшей ярости. Темная и сильная, долго вызревавшая злость старика. Он должен сделать это сейчас. У него есть возможность, у него есть оружие. Нет, не ради мести. Ради правды. Воздавая за то, во что его превратили, может быть, из тщеславия или по глупости, в изгоя в собственном городе. Когда он вступит в схватку с Огюном Салтуком, то исключительно ради справедливости.
Очередь, получившая свой кофе, разворачивается в обратном направлении и движется в главный зал, откуда открывается мрачный вид на резервуары для газа. Это технический перерыв. Первая сессия затянулась, и Огюн Салтук хочет побыстрее покончить с ней и двинуться дальше. Георгиос подозревает, что его хозяева в МИТ просто не понимают того, что Огюн Салтук им втюхивал. Фатих Дикбас лепечет что-то о макроэкономическом терроризме как геополитическом инструменте, основываясь на опыте российско-европейской газовой дипломатии в первой декаде века. Он ужасный оратор, скучный донельзя. Огюн Салтук волнуется и посматривает на часы. Наконец Дикбас неубедительно замолкает, и через пару секунд Огюн Салтук спрашивает:
— Будут еще какие-то комментарии? Нет?
Рука Георгиоса Ферентину спокойно лежит на столе. Теперь он медленно поднимает ее.
— Я хотел бы кое-что сказать.
— Мы надеялись перейти к следующему пункту программы, — говорит Огюн Салтук, помахивая руками так, словно разматывает моток пряжи — жест детский и покровительственный. — У вас будет возможность высказаться на завтрашней заключительной сессии.
— Полагаю, то, что я скажу, требует незамедлительных действий, — говорит Георгиос. Вся присутствующие, кажется, затаили дыхание. Воцаряется тишина. Галка заняла свое место на подоконнике.
— А я хочу послушать профессора Ферентину, — заявляет Бескардес.
— И я, — подает голос Сельма Озгюн. — Его голоса не хватает на наших заседаниях.
Многие из присутствующих согласно кивают.
— Хорошо, — говорит Салтук, поджимая нижнюю губу. — Поделитесь же с нами, профессор Ферентину.
Георгиос хлопает в ладоши и наклоняется вперед. Он всматривается в лица участников.
— В начале наших посиделок профессор Салтук попросил нас дать волю фантазии. Мы можем не сдерживать себя, нам все позволено. В этой связи я бы хотел предложить подумать о возможности террористической атаки на Балканы, Центральную и Южную Европу с использованием нановеществ, которые распространят по системе газопроводов.
За столом ропот, бормотание, собравшиеся ерзают на своих местах. Георгиос обводит взглядом комнату. Как и ожидалось, майора Октая Эйилмеза нет на месте. Бескардес пишет на своем экране слово «супер».
— В моем возрасте, как я обнаружил, я часто задумываюсь о санкционированных страхах. Санкционированный страх в отношении нанотехнологий — это то, что пресса называется «сценарием серой слизи», — вышедший из-под контроля репликатор разрушил все. Однако, как вам подтвердит любой биолог, мы уже живем в таком мире: подавляющее количество биомассы на нашей планете — это бактерии, вот вам и биологические репликаторы. Если нам что и скажут о нанотехнологической революции, так это то, что она станет конвергенцией биологического и искусственного.
Мы — лишь пена на поверхности бактериального мира, мы — выжившие. А теперь то, что больше интересует меня и, как я подозреваю, так называемую террористическую группу тоже, — потенциал нанотехнологии в области перепрограммирования нашей личности. Конечная победа в любом конфликте сокрыта в умах и сердцах. В прошлом всегда было легче убить, чем привлечь на свою сторону, но настала эра идеологического конфликта. Наши военные разработали нанотехнологические вещества, которые помогают лучше концентрироваться на задаче, лучше работать в команде, которые делают нас более агрессивными и восприимчивыми и, что важно, приглушают эмпатию. Летчики, дальнобойщики, программисты, актеры, спортсмены и женщины постоянно сидят на нано, а образ трейдера с Левента, который ни дня не начинает, не вдохнув нано, уже стал клише. Итак, мы привычно используем нановещества, чтобы улучшить концентрацию, развить общительность, память, способность учиться или получить безопасную краткосрочную информацию. Мы можем покупать настроения, эмоции, черты характера, вовсе нам не свойственные. Молодые люди по ночам принимают коммуникабельность, влечение и раскрепощенность. Мы без зазрения совести даем детям нано во время экзаменов. Когда меня пригласили в эту группу, то я должен был вдохнуть нано, благодаря которому контактный номер сохранился в краткосрочной памяти. Мы вовлечены в массовый, нерегулируемый и импровизированный эксперимент по перепрограммированию нас самих. Подлинный смысл нанотехнологий — не трансформация мира, а трансформация человечества. Мы можем найти новое определение, что значит быть человеком. Разумеется, молодежь описала бы это куда более неприятным выражением «нанохакерство», но вот мое личное мнение: подобное невозможно без участия тех, кто занимается политическим, социальным и религиозным проповедничеством, то есть тех, кто нацелен завоевать умы и сердца. Нанотехнология — это оружие, которое выбирают для себя те, кто пытается обратить нас в свою веру. Это меч пророка. У меня есть основания полагать, что мы достигли той точки, когда такая атака не просто возможна, но и вероятна.
Девлет Джебер медленно произносит своим раскатистым басом:
— Это очень необычная теория, профессор Ферентину, я уверен, не нужно напоминать вам о том, каких доказательств требуют подобные теории.
— Я знаю, профессор Джебер. У меня таких доказательств нет. Но я могу рассказать вам о той цепочке событий, которые привели меня к этому необычному заключению. Итак, в понедельник рано утром в трамвае на проспекте Неджатибей смертница взрывает бомбу, об этом кратко рассказали в новостях. Профессор Салтук упоминал об этом в предисловии к нашему заседанию. Единственная жертва — сама смертница. Это необычно. Полицейские ройботы прибыли на место, чтобы задержать и идентифицировать пострадавших. Но не только они. У меня есть доказательство, что еще одна группа — почти наверняка та самая группа, которая убедила бедную женщину принести себя в жертву, — наблюдала за местом происшествия при помощи собственных роботов-разведчиков.
— Вы должны представить нам это доказательство, — говорит профессор Джебер, ведущий теоретик права, придерживающийся левых взглядов.
Георгиос склоняет голову в знак уважения:
— Дело в правовой защите информации, — говорит он. Джебер кивает. — Эти роботы, по-видимому, получили задание идентифицировать личности и следить за некоторыми избранными потерпевшими. Один из них — мой сосед, молодой парень по имени Недждет Хасгюлер. Он ничего собой не представляет: амбиций особо никаких и мутное прошлое. За ним присматривает брат Исмет, который руководит тарикатом из своей квартиры на первом этаже, а заодно ведет заседания любительского суда шариата. От такого парня вы бы в последнюю очередь ожидали, что он начнет видеть джиннов.