Дом дервиша
Шрифт:
— А у меня ее нет, — отвечает Недждет. — Она мне не нужна. Я могу видеть. Вера — это то, что вы видеть не можете. Если я вижу это, это не Всевышний.
— Есть и другие определения веры. Вы можете верить в кого-то или во что-то, и тогда это заслуживает доверия.
— Как вера в будущее, — говорит Недждет.
— Можно определить веру и как метод, который мы применяем в отношении рациональных идей.
— Но это не значит, что они верны, — возражает Недждет. — Почему вера применима только к рациональным идеям, а не к иррациональным?
Волосатый делает записи.
— Вера — это повиновение
— Расскажи мне о природе своей веры в Хизира?
— А в джиннов?
— Ну, ты же настаиваешь, что они не от Всевышнего, а лишь порождение твоего собственного разума. А чем отличается Хизир?
— Он другой.
Снова. Обмениваются взглядами.
— Религиозный опыт — универсальная человеческая черта, — говорит Волосатый. — Всевышний встроен в нас, прямо в химию мозговой деятельности, в нейроны. На фундаментальном уровне у всех человеческих религий один и тот же опыт и один и тот же язык.
— Все мистики единодушны, — говорит Женщина. Волосатого ее слова явно злят.
Интересно, это раскол среди Божественных инженеров, думает Недждет.
— Мы не верим в сверхъестественного бога за гранью правил нашей Вселенной, — говорит Волосатый. — Мы верим в того бога, который здесь. Бог есть часть нас, он всегда был частью нас, это наша часть за гранью сознания. Мы считаем, что еще тысячу лет назад человеческое сознание кардинально отличалось от того, что мы наблюдаем сегодня. Мы не были одной личностью, а были множеством личностей в одном флаконе, множеством фрагментов, и одним из этих фрагментов был бог внутри нас. То было прекрасное время, когда бог говорил с людьми, когда у людей были видения, когда мы становились свидетелями чудес и видели духов. Бог говорил с нами притчами, пророчествами, аллегориями и стихами. Мы все это утратили. Мы стали слишком много думать, нужно воссоединиться с нашими личными богами.
— То, о чем вы говорите, мало отличается от джиннов. Хизир — тоже порождение моего разума.
— Но ты же говоришь, что он другой. У нас есть основания полагать, что он отличается от того, что ты считаешь порождением собственного разума. Он старше твоего разума.
— Должно быть, я безумен, — говорит Недждет. Этот разговор пугает его. Страх внутри другого страха прорывается через третий страх. — Вы говорили, что у меня было какое-то расстройство личности. Но, может, я не был болен, а болен сейчас. И все это — из-за болезни.
Женщина наклоняет голову, обдумывая его слова.
— Недждет, послушай себя. Тебе кажется, ты говоришь как сумасшедший?
— Откуда же я знаю? — восклицает Недждет.
— Ты был болен. Мы взяли все внутренние противоречия, конфликты и гнев, собрали их воедино, придали им форму, и теперь, мне кажется, ты счастлив. У них есть голос и тело. Они — твой внутренний бог. Они твой Друг с большой буквы. Пока что мы довольны результатами. Поговорим позже, Недждет.
Они снова уходят. Через открытую дверь он видит ноги Мерзкого типа рядом с ногами Волосатого и Женщины. Он отсюда не выберется. Теперь он это понимает. Они продержат его до тех пор, пока не получат все ответы, а потом он станет им не нужен. Недждет знает, что случается с подопытными животными. Хизир отвечает из небытия улыбкой. Здоровяк все еще нервничает, но Недждет
— Эй, скажи мне, а те курды из соседней долины… Мне нужно знать! Что с ними стало?
Прозрачный пластиковый цилиндр с зеленой грязью взбалтывается на полке в глубине фургончика «Пророка кебабов».
— Что это за дерьмо? — спрашивает Аднан. — Выглядит как бурда, которую пьют дети.
— Это дерьмо называется «гранита», [124] — объясняет Пророк кебабов. — Лимон и лайм. Смесь из порошка, а потом машина все остальное делает. Считается, очень освежает. Хочешь?
124
Сицилийский освежающий десерт, представляющий собой колотый фруктовый лед с сахаром.
— У меня башка раскалывается и без того, чтобы сосать лед через соломинку, — говорит Аднан. — Я тебе говорю это как человек, на чьи деньги твой ребенок учится в колледже: надеюсь, ты не выложил за эту фигню кругленькую сумму, в противном случае ты выкинул деньги на ветер, поскольку жара закончится завтра.
— В любом случае, я взял его на пробу. — Пророк кебабов задумывается на минутку. — Так значит, ты при деньгах.
Аднан не может удержаться от самодовольной улыбки.
— Четыреста девяносто пять.
— А опустилось?
— До четырехсот двадцати двух.
Пророк кебабов кивает, он впечатлен.
— Мне надо отдать в колледж и других детей.
— Дай мне три порции кебаба, приготовь так, как готовил бы для президента. Я хочу, чтобы мясной сок стекал у меня по подбородку.
— Три?
— Лорд Ультрор присоединится к нам чуть позже.
Пророк набирает пригоршни фарша и начинает формировать на вертелах колбаски. Он делает их тонкими, как карандаш, и буквально лишь касается огня, чтобы кебабы стали коричневыми и сладкими снаружи и сочными в центре. Все как надо. Кадир вместе с Огюзом пересекают площадь. Никаких привычных ритуалов, никаких приветов Драксору.
— Ты этого не сделал! — орет Огюз. — Чувак, да мы в заднице. В полной заднице.
Аднан садится на свой стул около прилавка и не отрывает взгляда от кебаба, который вертит и так и сяк, изучает, выискивая недостатки. Мясо ароматное, тмин и чеснок смягчают запах баранины. Томаты теплые и наполнены солнцем. Пророк кебабов держит в секрете рецепт приготовления лепешек — это гениальное произведение коммерциализация только испортила бы — и к каждой лепешке относится как к своему детищу. Хлеб пахнет жизнью.
— Я сегодня утром сделал тебя миллионером, так что садись, ешь этот потрясающий кебаб, который я тебе купил, а когда закончишь, я тебе поведаю, почему мы не в заднице.
Ультралорды Вселенной выстраиваются перед сияющим прилавком Пророка кебабов в очередь.
— Воистину ты превзошел себя, — говорит Аднан, вытирая пальцы и рот влажной салфеткой. — Сам Аллах не смог бы приготовить кебаб лучше.
Пророк кебабов в знак благодарности кивает. Он понимает намек и удаляется вглубь фургончика резать салат.