Дом дервиша

Макдональд Йен

Кто-то спускается по лестнице. Это Барчин Яйла.

— Нашли?

Айше устало кивает в сторону каменной плиты у ее ног. Яйла бежит, поднимая клубы пыли, падает на колени и стукается лбом в благоговении. Айше смотрит на Мехмета. Эти здоровяки быстро двигаются для их размеров. Мехмет совершает борцовский захват, пока Ахмет ловко обыскивает карманы Барчина.

— Прости, братан. — Ахмет забирает пипетку, но Яйла борется, делает подножку, и Ахмет, потеряв равновесие, роняет стеклянный пузырек с кислотой. Айше давит его каблуком. Известняк шипит и пенится, вытравленный кислотой. Барчин Яйла скулит. Мехмет отпускает его.

— Барчин, я не могла позволить тебе это сделать.

Барчин садится, цепляясь за плиту с «Фа», как ребенок. Кислота нейтрализована.

— Я

не собирался его использовать, как вы не понимаете? Найти букву — это лишь часть, а не целое. Целое — это увидеть узор. У меня есть только буквы. Это лишь начало работы. Вот крошечный камень с буквой размером с мою ладонью, а над нами — огромная мечеть, являющаяся небольшим фрагментом других букв размером с целый город. Малюсенькая буква и огромные буквы. Как мне их соотнести? Как одновременно охватить взглядом бесконечно малое и непостижимо большое? Но это — замысел Синана. Вот она, настоящая работа. Аллах велик!

— Меня всегда пугала эта кислота. — С каблука из-за кислоты слезла кожа. Металлическую набойку разъело. Айше решила, что не стоит делать резких движений.

— Вы же собираете предметы искусства, должны знать, что художники, рисующие миниатюры, в конце карьеры рисовали самые малюсенькие детали такими, что их вообще никто не увидит, и зачастую выкалывали себе глаза иглами. Слишком много красоты, но еще и слишком много увиденного. Они просто уставали смотреть. Темнота безопасна, тепла и удобна. Слепота — это дар. Но мне пока еще нужно видеть.

Теперь по лестнице спускается Бурак Озекмекчиб. Он смотрит на свет и резкие тени.

— Посмотрим, что тут у нас. — Бурак буквально пролетает последние три метра. — А ты собираешься открыть его, розочка моя?

Сломать свинцовую печать — процесс трудоемкий и медленный. Нужно опустить оборудование, завести генератор, а потом выровнять установку для бурения с точностью до миллиметра. Мехмет протягивает маски и очки.

— Ну, будет пар от свинца, — поясняет он. — И лазеры.

В луче лазера поблескивает пыль и металлические искры, Мехмет и Ахмет, ненормальные демонические фигуры в этих своих очках и респираторах, ведут луч миллиметр за миллиметром вдоль ободка печати, оплавляя свинец. Эта медленная работа оставляет время, чтобы триумфальное настроение Айше превратилось в сомнение. Что, если гроб пуст? Что, если это всего лишь ликийский гроб, который простоял здесь две тысячи лет, пока над ним построили свод и весь комплекс мечети Сюлеймание, десятки тысяч тонн кирпичной кладки? Это обломок исторического груза, который привлекал к себе легенды, в итоге одна история закручивалась за другой поверх массы мифов, пока все это не кристаллизовалось в популярную истину: Седьмая буква, могила хаджи Ферхата.

Луч гаснет. Мехмет и Ахмет снимают очки.

— Готово.

Новая фигура появляется на лестнице. Айше узнает ее по запаху. Хайдар Акгюн. На нем желтый светоотражающий жилет поверх сверкающего костюма из наноткани. Ботинки начищены до блеска.

— Вы очень вовремя, — говорит Айше, — мы как раз собираемся открыть его.

Айше пытается прочитать, что написано на лице Акгюна, когда тот проводит рукой по саркофагу. Удивление, благоговение, неверие. Почтение, смирение. Вот только гордости обладания она не видит. Его указательный палец исследует рот богини, запечатанный свинцом. Акгюн складывает пальцы, словно бы в молитве, и дотрагивается ими до своих губ.

— Это сокровище, — говорит он. — Настоящее сокровище. Вы нашли его. Поверить не могу. Это легенда.

Айше делает знак, и Ахмет с Мехметом аккуратно оттесняют Акгюна в сторону и засовывают лом в зазор между самим гробом и крышкой. Айше встает над ними, подняв руки, будто собирается дирижировать оркестром. Она делает взмах.

— Только аккуратно.

Лом приподнимает тяжелую каменную крышку на сантиметр, но этого достаточно, чтобы Мехмет и Ахмет зацепили подъемное устройство. Операция повторяется с другой стороны крышки. Все теперь на ногах, и по полу ползут их длинные тени. Тишина стоит

мертвая. Ахмет передает пульт управления подъемным устройством Айше. Три кнопки: вверх, вниз и стоп. Она нажимает кнопку «вверх». Подъемник очень медленно отрывает крышку от гроба. В воздухе все еще пахнет металлической гарью, но Айше снимает респиратор. Она хочет вдохнуть этот запах. Крышка болтается в полуметре над гробом. Еще выше. В метре. Стоп. Пространство заполняет сладкий запах, древний, но при этом свежий. Запах меда.

Айше подходит к открытому гробу хаджи Ферхата. Он заполнен золотом полупрозрачного засахарившегося меда. Было бы наивно надеяться, что мед останется прозрачным через столько веков, но Айше видит под слоем застывшего меда темную фигуру. Это человек с вытянутыми вдоль тела руками. Нетронутый.

— Свет! — командует она. Ахмет с Мехметом тащат лампы по каменному полу и устанавливают их так, чтобы лучше осветить предмет в гробу.

Айше смотрит на лицо хаджи Ферхата. Даже через засахаренный мед видно, насколько он хорошо сохранился. На нем нет одежды, плоть сошла с костей, и кости теперь торчат, словно шесты для палатки, а кожа стала темно-красной, сморщилась, распухла от сахара и с виду кажется мягкой и хрупкой, как сусальное золото. От тела исходит золотистый свет, который распространяется на несколько сантиметров в меду. Пузырьки газа оказались в медовой ловушке. Сложно различить детали в сахарной массе, но волосы, борода и ногти кажутся нетронутыми, глаза, к счастью, закрыты, а зубы длинные и коричневые, как у крысы. Айше никогда не видела ничего столь необычного. Ей доводилось видеть мумии, но это что-то совсем иное. Они были высохшими, более мертвыми, чем сама смерть. В Медовом кадавре нет ничего от смерти и разложения. Это человек из сахара. Работа кондитера. На мгновение Айше представила, как ударяет кулаком в грудь Медового кадавра, и кулак проходит насквозь. Будет ли он похож на желе, или окажется мягким и зернистым, как халва, или же она видит лишь тень, оставшуюся после долгих веков медленного растворения?

Айше опускает палец в гроб. Пробует. Медовый кадавр сладкий, мускусный, землистый. На зубах чуть хрустят кристаллики, чувствуется нотка фенола, намек на старую кожу, торф, следы мочи.

Хайдар Акгюн заглядывает в гроб.

— Вы проделали потрясающую работу. Тем обиднее.

Когда он произносит эти слова, Айше слышит, как вдалеке воют сирены. Акгюн достает бумажник и раскрывает его.

— Я инспектор Хайдар Акгюн из отдела по борьбе с контрабандой и организованной преступностью, мы сотрудничаем с отделом памятников и музеев. Оставайтесь на своих местах. Наверху вас ждут офицеры полиции. Вы все арестованы по обвинению в получении артефактов для нелегальной продажи за пределы Турции.

По лестнице спускается один полицейский, за ним второй, третий. Мехмета и Ахмета выводят на свет, арестовывают Бурака и Барчина.

— Мне стоило догадаться! — кричит Айше Акгюну, когда два офицера берут ее под руки. — По дешевому лосьону «Арслан»!

— Да.

— Можете представить себе, как это — проживать чужие жизни? А мы можем. Можете представить себе, что будете знать, что другие на самом деле думают, и сможете предсказать, что они собираются сделать? А мы можем. Это следующий виток промышленной революции. Это больше чем просто нано. Это момент, когда все вокруг становится разумным. Это…

— Да, госпожа Гюльташлы.

Дениз Сайлан — самый гладко выбритый, самый хорошо подстриженный, самый хорошо пахнущий мужчина в самом элегантном костюме, самых блестящих ботинках и с самым прекрасным маникюром из всех, что когда-либо доводилось видеть Лейле Гюльташлы. Он вежлив и энергичен, лучится силой и уверенностью, и офис у него намного выше, больше, красивее и с куда более впечатляющим видом, чем у «Давай, нано!» — надо же было придумать такое идиотское название для корпорации. Три офиса за три дня, все уже как в тумане. По крайней мере у него в офисе нет никаких наноигрушек, изменяющих форму. У мужчины не должно быть игрушек.