Дом Для Демиурга. Том первый
Шрифт:
Только плакать он не мог — не получалось.
И не мог называть мертвых по именам.
Алви Къела хотел вернуться домой, а для этого нужно было кланяться тамерским вельможам, принимать ответные поклоны, таскаться из одного особняка в другой, пить, сплетничать, есть непривычно острую, жирную пищу, носить тяжелые камзолы, в которых сами собой заводились блохи, истекать потом в парике и запоминать обещания, на которые тамерцы были щедры.
Нужно было дожидаться аудиенции у императора, который появлялся в столице только после дня Святой Этель, знакомиться с министрами и родственниками министров, ждать, ждать и, стиснув зубы, улыбаться всем этим грязным сановникам в париках, с которых катышками сваливалась пудра, всем этим рабовладельцам, за горами золотой парчи прятавшим нищету страны, где с поля убирают лишь полторы меры на посеянную, где раб живет на руднике не более года, где лучшие мастера, художники, поэты — рабы, и все дворяне — рабы императора, потому что только рабы будут подползать на коленях к трону, чтобы приложиться к туфле жирного старикашки в длинной мантии…
То, что сделал король Собраны, то, что не укладывалось у Алви в голове и чему не было прецедентов во всей истории страны, здесь считалось в порядке вещей. Император мог казнить налево и направо, отбирать земли и передавать их другим, расторгать браки и назначать епископов — он мог все, что приходило ему в голову. Мог он и оказать милость Алви, помочь ему вернуть то, что по праву принадлежало его предкам, а теперь Алви, графу Къела.
— Не облагодетельствует ли ваше сиятельство презренных, вкусив то, что недостойные осмеливаются ему предложить?
— Облагодетельствует, — брезгливо бросил Алви, отходя на шаг от раба, пришедшего спросить, подавать ли обед.
Он до сих пор с трудом понимал, о чем его спрашивают слуги… не слуги, а рабы, прилагавшиеся к дому, который любезно предоставил ему гостеприимный тамерский друг, двоюродный и любимый племянник императорского постельничего. Назвать обед обедом рабам было слишком сложно, а отучить их валиться на колени — и вовсе невозможно. Алви с трудом заставлял себя не шарахаться. Ему все время казалось, что посуда плохо отмыта, а на кухню он предпочитал не заглядывать с того момента, когда узнал, что дядька в балахоне, сплошь покрытом пятнами и потеками — не мусорщик, а повар.
Алви обедал бы в многочисленных веркемских харчевнях, но там было ничуть не лучше. Видя, как рабыня протирает тарелки, оставшиеся после прежних едоков, краем фартука, а потом ничтоже сумняшеся накладывает на эту тарелку еду для нового гостя, он понимал, что лучше есть дома: там, по крайней мере, он знает, что ему подадут его же собственную тарелку, пусть и с остатками соуса от прежнего обеда. Тарелки при этом были серебряные, с вензелями хозяина дома. Алви предпочел бы деревянную миску, но начисто отчищенную песком в воде.
Купален здесь не строили, ванн не знали, вместо мытья натирались духами, белье меняли раз в два-три десятка дней, а на Алви, пытавшегося объяснить, что ему нужна бочка с горячей водой, рабы смотрели как на безумца и в конце концов налили ему воды в здоровенную кадку, в которой, наверное, раньше солили рыбу. При этом тамерцы искренне почитали его северным варваром, а свою страну — оплотом истинной изысканности, поскольку блюдо, для которого было достаточно ножа и вилки, употребляли при помощи целой горы столовых приборов.
Алви искренне жалел, что погоня загнала его к перевалу, помешав пробиться к Диким землям. Там, между отрогами гор и Предельной пустыней, жило несколько племен, обычаями больше схожих с хокнийцами: таких же язычников и дикарей, но они, по крайней мере, не строили из себя то, чем не являлись. Да, в Диких землях никто не мог дать ему ни войска, ни золота, но и тамерцы пока что обещали, да не стремились исполнять обещания. Разумеется, было слишком рано — но сколько продлится ожидание? Год? Два? За это время от Къелы останутся лишь руины, разоренные королевской армией под управлением младшего Мерреса, по части дурости переплюнувшего старшего…
Граф Къела посмотрел на двузубую вилку, лежавшую рядом с тарелкой, перевернул ее, обнаружил с обратной стороны присохшие волокна мяса и с наслаждением согнул ее об стол.
Утро обещало дождливый мрачный день, но к полудню, когда Флэль все-таки собрался выйти из дома, распогодилось. Тучи ушли на запад, добавлять воды в и без того непролазную осеннюю грязь Междуречья. Брезгливо обходя лужи, Флэль вышагивал по улицам, придумывая, как скоротать время до вечера. Сидеть дома ему надоело, но к герцогине он был зван на ужин — значит, до сумерек нужно было занимать себя самостоятельно. Навестить Лорину? Пожалуй, рановато: малышка ложится только под утро, а наблюдать за тем, как она будет вымучивать из себя гостеприимство, неприятно.
Флэль недовольно оглядел Косую площадь. Вопреки обыкновению, сегодня здесь не нашлось ни одного знакомого лица. Прогуливалась пара компаний школяров, незнакомые чиновники коллегий выходили из трактира после обеда, сновали разносчики и посыльные — в общем, приличных людей или хотя бы симпатичных девиц на площади не оказалось. Полуденная столица оказалась не готова развлекать молодого человека из хорошей семьи.
Молодой человек всего три седмицы назад вернулся в столицу после донельзя скучного лета, проведенного у дядюшки в Керторе, но уже начал скучать и в Собре. Пыльный юг не удовлетворял его привычке к хорошему обществу, веселым шуткам и элегантности; дневная столица тоже не радовала. Можно было бы навестить галантерейщика или парфюмера, но идти до нужного квартала было слишком далеко.
Отправиться во дворец? Там, конечно, найдется компания, но едва ли она окажется достаточно веселой. Все те же рожи из коллегий, снующие с толстыми свитками отчетов, докладов и счетов, да три десятка таких же скучающих бездельников, как и сам Флэль, обсуждающих сплетни, протухшие уже десяток дней назад.
С другой стороны, там хоть будет с кем перекинуться словечком, а среди новостей может найтись и занятная…
В Белой приемной, по обыкновению, было людно. Просторная зала, отделанная белым мрамором, из-за чего и получила свое название, являлась излюбленным местом встречи благородных людей столицы. Единственное место во дворце, куда мог прийти любой — по делу или просто так, чтобы провести время. По делу сюда пришли от силы три-четыре человека, и их было видно сразу: деловые лица, занятые свитками руки и скромная темная одежда. Зато все остальные заглянули в ординарную приемную вовсе не потому, что были вызваны к королю или кому-то из глав коллегий; их тоже было видно сразу. Флэля Кертора интересовала именно эта часть общества.
— О, да вы вернулись, милорд!
— Еще три седмицы назад, — обернулся Флэль. — Разве я могу надолго покинуть нашу прекрасную столицу?
Подошедшего сзади юношу в цветах Алларэ он толком не помнил; должно быть, кто-то из вассалов или младших родственников герцогини. Спрашивать напрямую считалось невежливым, а Флэль старательно избегал подобных мелких бестактностей. Светлые волосы и чуть курносый нос в сочетании с очень серьезными серыми глазами ему были смутно знакомы. Возможно, встречались в каком-то салоне, — но не у Мио, это точно. Он бы запомнил.