Дом Для Демиурга. Том первый
Шрифт:
— Анна, милая моя, от королевы не требуется постоянно быть рядом с королем. Она должна сопровождать его на всех приемах, это так. Должна родить ребенка… хотя у его величества уже есть наследники, так что это не важно… но двор королевы и двор короля связаны не так уж и тесно. Ты будешь жить со своими дамами, которых выберешь сама. После рождения первенца ты сможешь удалиться в любое из поместий и приезжать в столицу лишь на праздники. Королева Ванхильд так и поступала, это совершенно обычно.
— Поместье? — Ресницы предательски дрогнули, а на щеках выступил румянец.
— Я знаю, о чем ты думаешь, милочка. Точнее, о ком, — улыбнулась Мио. — Если ты будешь достаточно благоразумна, то через пару лет сможешь позволить себе и это. Особенно, если не будешь ревнива…
— Ревнива? — Анна удивилась, но она уже не открывала рот и не хлопала глазами от изумления.
— Если ты не будешь слишком уж преследовать дам, с которыми твой супруг-король захочет приятно провести время, то сможешь… ну, скажем так, переложить на них обязанность выполнять некоторые желания супруга.
Девица Агайрон глубоко задумалась. Должно быть, она прекрасно поняла намеки Мио; хотя, с другой стороны, с этой тихоней, то слишком проницательной, то слишком наивной, никогда нельзя было поручиться заранее.
Тонкие длинные пальцы вновь сомкнулись вокруг полупрозрачной чашечки с изумрудной каемкой. Тот, кто расписывал сервиз, хотел изобразить виноградные листья, а получилось у него нечто диковинное: не то клен, не то вообще еловые лапы. Мио сначала посмеялась, увидев, что сделали мастера из ее заказа, а потом поняла, что чудная растительность покорила ее сердце, и чайный сервиз стал любимым. Герцогиня разрешала подавать в нем чай только себе, Реми и Анне, но брат обозвал ее любимую посуду кукольной и смеялся: дескать, чашки больше походят на яичную скорлупу, а ставить их на блюдца страшно — вдруг да треснут.
Братец любил золотые кубки и серебряные тарелки.
— Пожалуй, — сказала вдруг Анна, — я не была бы так уж огорчена, если бы король проявлял благосклонность к другим дамам. Ведь его величество — верный рыцарь и попечитель всех своих подданных, нельзя лишать их его опеки…
Светская улыбка, словно вокруг — три десятка гостей. Бледно-розовая, почти прозрачная помада делала тонковатые губы достаточно пухлыми и мягкими. Анна подняла голову и в упор взглянула на герцогиню Алларэ.
— Особенно, если этой дамой будет моя лучшая подруга, которой я могу полностью доверять.
Герцогиня Алларэ едва не выронила чашку. Голос, наклон головы, изгиб губ — словно девица Агайрон сидела не на стульчике в будуаре Мио, а на троне во дворце. На миг герцогине почудилась в черных волосах не диадема, а корона королевы — изящный венец, усыпанный бриллиантами.
— Лучшая подруга была бы счастлива оказать ее величеству подобную услугу, — герцогиня Алларэ поднялась со своего стула и сделала глубокий реверанс, потом повалилась в стоявшее чуть позади кресло и захохотала, болтая ногами.
Через мгновение к ней присоединилась и Анна. Вбежавшие Мари и Кати не поняли, почему герцогиня и ее гостья смеются, как две напроказившие малые девчонки, но веселье было столь заразительно, что и они присоединились к хохоту.
— Веселитесь? — отдернув занавесь, в будуар вошел Реми. — А я, между прочим, целый час развлекал вашего батюшку, дама Агайрон. И мне вовсе не было так весело. Он вас ждет внизу…
Анна оборвала смех и поднялась, чтобы выйти, но герцог упер руку в стену, перекрывая проход.
— Я сказал, что он вас ждет, но не сказал, что вы должны к нему идти, — Реми подмигнул девушке, и она застыла — графская дочка, уже привыкшая общаться с гостями Мио, при виде хозяина дома все еще теряла дар речи. Неудивительно: герцог Алларэ, особенно в дурном настроении, более напоминал океанский шторм, нежели человека из крови и плоти. — Кати, или как вас там, велите подать вина.
Обиженная Мари, которую спутали с товаркой, удалилась, следом за ней ушла и вторая сплетница. Реми постоянно дразнил двух дам Мио, и дразнил жестоко, а те в отместку собирали о нем все сплетни и доносили их герцогине; потому Мио и не спешила мирить их между собой: так получалось забавнее.
— Дамы, над чем вы так веселились? Не будьте жестоки: мне после неурочного общения с господином первым министром нужно что-то веселое, а то сам он кисл, как незрелый крыжовник. Анна, — спохватился братец. — Вас не оскорбляет, что я так говорю о вашем почтенном батюшке?
— Вы судите о нем столь же разумно и метко, сколь и он о вас, — улыбнулась Анна.
Мио в третий раз за вечер опешила; Реми и вовсе застыл посреди комнаты, вертя на пальце какую-то безделушку, должно быть, подобранную по дороге. Кажется, у Мари был похожий браслет: серебро с гранатами в ее вкусе.
Заговори с братом браслет, он бы, наверное, меньше удивился. До сих пор Анна не могла выдавить из себя ничего, кроме "да, герцог!" или "нет, герцог!", а тут в острый язык Реми загнали не менее острую шпильку.
— Н-да, — после паузы сказал Реми. — Узнаю влияние моей ненаглядной сестренки. Продолжайте в том же духе, Анна, а то, когда вы молча хлопаете глазами и ртом, вы похожи на рыбу. Такую, знаете, свежевыловленную изумленную рыбу, не понимающую, что с ней творится. Остроумие вам больше к лицу.
— Реми… — начала Мио: братец ответил слишком уж грубо; но гостья только смерила неучтивого собеседника взглядом и слегка улыбнулась.
— Совет старшего подобен щедрому подарку. Спасибо, герцог, — девица Агайрон сделала реверанс. — С вашего позволения, я все же пойду к отцу. Мио, благодарю за гостеприимство.
— Что ты с ней сделала? — поинтересовался Реми, когда Анна ушла. — Подлила в чай хвойника?
— Ты не поверишь, братец, — вздохнула Мио. — Это не я… это она сама.