Дом духов
Шрифт:
– Вы знаете, через какого брокера он действовал? – спросил Кальвино.
Она подала ему хрустальный бокал.
– Филип Ламонт. Они вместе ходили в школу.
Винсент отпил из бокала, видя свое растрепанное изображение в сотнях граней.
– Это Ламонт прозвал Бена «Червем».
Даенг улыбнулась и кивнула. «Вот оно что! – подумал Кальвино. – А Бен прозвал его «Дебилом»». Иногда они похожи на детей.
– У Бена был любимый гуру? – спросил он, возвращаясь к теме оккультизма. – Или для него все гуру были одинаковы? – Отпил скотч из бокала, отмахнувшись от непристойного предложения испортить чистую золотую жидкость льдом.
Даенг подошла к храмовой маске и провела пальцами по большим, улыбающимся губам.
– Есть одна старая женщина, живет в доме на реке. К ней можно добраться только на лодке. Бену она нравилась. Она очень искусна и стоит потраченного времени. Среди ее клиентов есть генералы, политики, дипломаты. Я познакомила с ней Бена.
– Я уловил мысль. Это люди, которые имеют младших жен.
Она улыбнулась.
– Вы умны. И мне нравится, как вы пьете свой скотч. Значит, вы договорились о знакомстве с ней.
– Мы ездили к ней вместе первые два или три раза.
– Но Бен продолжал ездить, а вам надоело, и вы бросили.
– Нечто вроде того.
В Таиланде, где многие женщины работают на рисовых полях, на заводах или стройплощадках, некоторым удается вырваться из этого цикла: они получают возможность продавать богатым людям свои тела, антиквариат или гороскопы.
– Она была его советчицей.
– Вы начали ревновать?
– С чего это я стала бы ревновать к Лин? Бен не принадлежит мне. Кроме того, она очень стара.
– О чем он спрашивал эту Лин?
– О людях, – ответила Даенг, глядя прямо на Кальвино. – О жизни.
– О фондовой бирже, – прибавил он.
Она кивнула:
– Это естественно. Все об этом спрашивают.
Ее заявление совпадало с общим принципом работы Таиландской фондовой биржи. Это было место, где большинство инвесторов делали ставки на основании астрологических отчетов, а маленькая группа посвященных обменивалась секретной информацией. Забавно, но инсайдеры все время оказывались лучше астрологов.
Даенг записала полное имя Лин и ее адрес. Когда Винсент шел к выходу, она крикнула ему вслед:
– Приходите в любое время, мистер Кальвино!
Он обернулся и посмотрел на нее.
– Возможно, я еще приду.
– В следующий раз полегче с «Олд Спайс», – улыбнулась Даенг.
Ветер бросил прядь волос на ее лицо, и на мгновение она стала похожей на игривого ребенка.
Глава 11
Дзен и сила света
Кико сидела одна, слабо сжав длинные, конусообразные пальцы перед собой на белой льняной скатерти. Она выглядела хрупкой и печальной. Ее глаза были полузакрыты. Она дышала медленно и неглубоко, как человек в состоянии измененного сознания. Этому Кико еще в детстве научил отец. Он применял технику медитации для борьбы с постоянно мучившими его головными болями. В этом была некоторая ирония. Специальностью ее отца были гены-модификаторы интеллекта. Он провел оригинальное исследование гамма-аминомасляных нейротрансмиттеров и разбогател на коммерческих разработках своего открытия. Он всю жизнь пытался найти эффективный способ усилить обмен информацией между правым и левым полушарием мозга – именно тогда появляются очаги креативности, – но не нашел химических веществ, которые превосходят вещества самого мозга, вырабатывающиеся в состоянии медитации.
Кико использовала медитацию, чтобы изменять свои чувства разочарования или отверженности. Она часто пользовалась ею в период замужества, когда ее бывший муж завел интрижку с кореянкой в Нью-Йорке. Во время его романчиков с несколькими тайками после переезда в Бангкок. И позже, когда он бросил ее ради тайской девушки из бара. Они прибегала к ней в отношениях со своей матерью. Это был позор для ее отца и родных. Мать Кико месяцами страдала от хронической депрессии.
В день похорон Кико пошла в комнату матери. Из-за закрытой двери услышала ее рыдания. Отец у постели пытался ее утешить. Но она была безутешна; горе пожирало ее подобно ложно направленной страсти, лишая сил и погружая в оцепенение. Когда Кико тихо толкнула дверь, мать приподнялась на кровати и выпалила: «Почему это должен быть Хироси? Почему мой сын? Почему не ты?». Она смотрела прямо на дочь, стоящую в ногах ее кровати. Кико уронила поднос с чаем и выбежала из комнаты. Через несколько месяцев она вышла замуж и уехала в Нью-Йорк. Ее муж сказал все нужные слова о том, как ему нужна она и семья; он действовал быстро и ловко, заставил ее почувствовать себя желанной, защищенной и высоко ценимой. Только позднее Кико узнала, что он таким же способом соблазнял многих женщин. И это была одна из причин, почему она была убеждена, что Кальвино достоин уважения. Она несколько раз переспала с Винсентом. Но он никогда не пытался ее соблазнить. Он никогда не лгал ей, не обещал того, чего не мог дать. А крушение его карьеры в Нью-Йорке – он никогда не обсуждал и не жаловался на то, что произошло. Словно пережил яростный шторм, отряхнулся и продолжал жить дальше.
Кальвино опоздал больше чем на час. Официант-катои держался поблизости, наполняя ее стакан с водой. Когда пришел Кальвино, он тихо опустился в плетеное кресло напротив нее. Кажется, официант почувствовал облегчение. Она была не одна. Винсент наблюдал за ней, оценивая ее настроение, когда официант вмешался и спросил его фальцетом, что бы он хотел выпить. Веки Кико поднялись, словно на тонких, высокотехнологичных пружинках. Глаз с разорванным кругом был красным. Кальвино гадал, не плакала ли она. Сначала Кико ничего не сказала, подождала, пока ее дыхание не станет ровным. Затем сделала длинный глубокий вздох и улыбнулась.
– Который час? – спросила она, вытягивая шею.
Он посмотрел на часы.
– Девять тридцать пять.
– Должно быть, ты застрял в чудовищной дорожной пробке, – заметила Кико и сделала глоток воды. Она вышла из состояния медитации свежей и улыбающейся.
Кальвино покачал головой.
– Сегодня движение не очень большое, – ответил он.
Стандартное извинение фаранга за опоздание в Бангкоке представляло собой вариации одного и того же оправдания: пробка длиной в девять световых лет на Сукхумвит и Рама IV. В половине случаев это было легким преувеличением. Но вполне безопасным преувеличением, и его редко подвергали сомнению, потому что безумие дорожного движения коснулось почти каждого на каком-то этапе жизни в этом городе. Это рождало солидарность и для некоторых служило оправданием для часов, проведенных в массажных салонах, клубах, барах и отелях с почасовой оплатой. Это было надежное алиби, которое трудно опровергнуть.
– Родственники Бунмы отнесли его тело в ват, – сказала Кико, переходя прямо к делу.
Ему нравилась ее способность видеть его насквозь.
– Откуда у них деньги?
Ей нравилось то, как быстро и решительно он переходил к сути вопроса.
– После твоего ухода пришел один из членов комитета дома духов. Он вручил матери Бунмы конверт. Внутри лежали четыре новенькие купюры по пятьсот бат.
Винсент уставился на список фирменных блюд, приколотых сверху к меню скрепкой.
– Спасибо, – произнесла она.
Он поднял взгляд.
– За что?
– За то, что не сказал: «Я же тебе говорил».
– Насчет чего?
Кико помолчала, поводила пальцем по ободку своего стакана с водой.
– Насчет Вичая. Я думала, что смогу исправить его. Я была глупа. Я знаю, что он водится с токсикоманами в Патпонге. Мне следовало сказать тебе об этом днем. А я не сказала. И я чувствую себя виноватой, потому что ты пришел туда, так далеко, чтобы спросить меня о нем. А я не смогла решиться признать, что так ошибалась. Особенно после того, как ты помог ему прошлым летом.