Дом-фантом в приданое
Шрифт:
— Если бы я знал, о чем именно идет речь, мне было бы легче вам помочь, — сказал он.
Олимпиада Владимировна уставилась на него — он говорил странно и выглядел непривычно для их дома, который она в мыслях называла Ноев ковчег — каждой твари по паре.
В доме жили люди, переехавшие сюда из дальних районов и коммунальных квартир. Несколько лет назад, когда началась новая, улучшенная и возвышенная застройка старой Москвы шатрами, башнями, дворцами, подземными гаражами, «элитными комплексами», «бизнес-центрами», выяснилось, что дома, в котором они живут, даже нет на плане вечного
Здесь жили покойная Липина бабушка, некогда служившая в научном зале Ленинской библиотеки, и еще упавший замертво в Олимпиадину квартиру Георгий Племянников, слесарь завода «Серп и Молот». А также ныне здравствующие гадалка Люба и тот самый Женя, который все ждал «свою гонорару», неудавшийся писатель и непризнанный гений, в прошлом инженер какого-то научного института, и еще тишайший и вежливейший плановик с революционной фамилией Красин, посещавший Дворянское собрание, и еще Парамоновы с Тамерланом, Люсиндина тетушка-пенсионерка и личность по имени Владимир, неопределенного возраста, именовавшая себя студентом, да ничейная бабушка Фима, которая, подвыпив, все порывалась бежать на штурм Зимнего. Все люди простые, без затей и сложностей.
Новый жилец как раз был очень затейлив.
Мало того, что у него было два паспорта — один из которых зеленый! — так он еще решительно не вписывался в декорации старого дома.
Он стоял в своем проеме, держался за косяк могучей ручищей и смотрел только на старшего лейтенанта — очень серьезно, а казалось, что смеется. Черная свободная майка, джинсы, очень темные глаза, и босиком. Джинсы с майкой исключительно просты и добротны настолько, что на них явственно проступало клеймо «ОДВ» — очень дорогие вещи.
Да еще живет в Женеве!..
Одно это слово, вкусное, легкое, такое европейское и элегантное, сразу наводило на мысль о чистых озерах, высоких горах, беззаботных людях в темных очках, машинах с велосипедами и лыжами на крыше, о зеленых лужайках и пряничных домиках с красными черепичными крышами.
Как он попал сюда, к нам, из этой своей Женевы?…
Старший лейтенант прокашлялся громовым кашлем и объявил, что сегодня утром, не далее как час назад, на лестничной клетке был найден труп — вот он.
— Где? — простодушно удивился новый жилец и первый раз оторвал взгляд от милицейского.
— Да вон, вон!.. — заверещала Парамонова и стала тыкать пальцем в сторону Олимпиадиной квартиры. — Не видит он! Прям так я и поверила!..
Павел Петрович Добровольский равнодушно посмотрел на черную клеенку и опять уставился на старшего лейтенанта.
— Чем я могу вам помочь?
— Вы ничего подозрительного не видели и не слышали?
Добровольский немного подумал.
— Орал кот, — наконец изрек он. — Довольно
— Когда это было? — сразу нацелился старший лейтенант Крюков.
— Да, наверное, около семи.
— И… что?
— Ничего. Я спустился на первый этаж, но там не было никакого кота, и тогда я поднялся наверх, на третий.
— То есть непосредственно на площадку, где проживал потерпевший?
— Непосредственно туда, — уверил Добровольский.
Народ, столпившийся возле его квартиры, ему не нравился, и вообще ему ничего не нравилось. Он приехал в Москву вовсе не для того, чтобы участвовать в милицейских разборках! Кроме того, ему могло сильно повредить излишнее внимание властей, к которому он не был готов.
Следовало быстро придумать нечто такое, что сразу и навсегда отвадило бы от него бдительную милицию и не менее бдительных соседей.
— Кота я нашел на чердаке, — продолжал он равнодушно. — Он сидел в какой-то коробке и орал… нечеловеческим голосом.
— Барсик! — сказала заполошная девица сказочной красоты в валяных ботах, мятой ночной рубахе и накинутом поверх нее неопределенного цвета платке, как из фильма про блокадный Ленинград. — Это Барсик наш.
Добровольский пожал плечами:
— Возможно. Я его…
Тут он замолк. Ему не хотелось объяснять присутствующим, что именно он сделал с котом.
— Да его давно пора было придавить, — мстительно заявила тетка в спортивном костюме, пожиравшая нового соседа глазами. На голове у нее была газовая косынка, а под косынкой холмы и перепады — бигуди. — Орет и гадит, гадит и орет, никакого покоя нету! Сколько раз говорила, чтоб его утопили, паразита!..
У высокой девушки в пиджаке и джинсах сделалось совершенно несчастное лицо, заметил Добровольский, и брови наморщились страдальчески.
— Ничего подозрительного не видели?
Добровольский улыбнулся.
— Дело в том, что я не знаю, что именно вы считаете подозрительным. На третьем этаже две квартиры. В той, которая справа, разговаривали, и довольно громко.
Красотка, которая в платке и ботах, пошевелила губами и поводила сначала левой, а потом правой рукой.
— Ну да! — радостно сказала она. — Справа, если отсюдова смотреть, и есть дяди-Гошина квартира. Правильно, Лип?
— Никто не мог там разговаривать! — вступил пузатенький итальянский дядька в подтяжках и спортивной кофте, наброшенной поверх голубой майчонки, и глянул на свою жену, словно в поисках поддержки. — Я покойника вчера видал, как он домой припожаловал, и был он сильно выпимши, то есть подшофе, как говорится! А сегодня суббота!
— Ну и что? — не понял старший лейтенант.
— А то, товарищ военный, что покойный жил один-одинешенек! Никого у себя не принимал и гостей к себе не водил. Обалдуя своего в армию сплавил, а больше у него и нет никого, с тех пор как жену, Марью Тимофеевну, на тот свет загнал! Никто к нему не ходил, и он к себе никого не звал, так что некому там было разговаривать, брехня это, как есть брехня!..
— Как это не звал! — возмущенно заголосила красотка в платке. — Как это не звал, когда он меня убираться звал! И я у него до скольки разов убиралась!