Дом, где живет смерть
Шрифт:
— Мы хотели спросить насчет дяди, — застенчиво сказала девушка. — Я Патриция Крайтон, а это, — она кивнула на своего спутника, — Клемент Тэмерли. Мистер Крайтон наш дядя.
— Ему будут делать операцию? — напрямик спросил Клемент.
— Вам следует обратиться к моему коллеге, однако не советую задавать ему сейчас вопросы. Он всегда сердится, когда его спрашивают раньше времени.
— Но он что-нибудь уже сказал? — спросила Патриция. — Хоть что-нибудь? — Она умоляюще смотрела на Бэрриджа, приоткрыв пухлые губы.
— Он сказал, что случай довольно запущенный, — осторожно ответил Бэрридж. — Вашему дяде
— Он почувствовал себя плохо год назад, перестал заниматься делами и переехал сюда. Раньше он жил в Лондоне. А к врачу он обратился только через полгода, и то не по своей воле. Дядя не любит врачей… Простите… — Она смутилась.
— Я тоже не люблю лечиться, — сказал Бэрридж с ободряющей улыбкой.
Девушка ответила благодарным взглядом.
— У дяди такая теория: чем все время лечиться, лучше прожить, сколько получится, без помощи медицины, а потом умереть, — сказал Клемент.
— Поэтому сам он никогда бы не обратился к врачу, — продолжила Патриция. — Это сделал О’Брайн. Привез врача из Лондона без ведома дяди, а когда доктор Окленд был уже здесь, дяде некуда было деваться. Зато потом у нас был настоящий скандал, дядя так кричал на О'Брайна,что по всему дому было слышно. Я даже испугалась, что О’Брайн обидится и возьмет расчет.
— Ему здесь слишком много платят, чтобы отказываться от такого выгодного места, — заметил Клемент, — тем более что работой он после отъезда из Лондона не перегружен.
В это время из-за поворота показался О'Брайн, последнюю фразу он наверняка слышал, однако лицо его было совершенно бесстрастно.
— Доброе утро, мисс Крайтон, — сказал он ровным тоном, и Бэрридж подумал, что с Тэмерли он не поздоровался наверняка лишь потому, что уже видел его сегодня.
— Доброе утро, — смущенно ответила Патриция. Она поняла, что О’Брайн слышал конец разговора, и оттого чувствовала себя неловко.
Клемент, однако, не испытывал ни малейшего смущения и окинул О’Брайна насмешливым взглядом.
— Мы вас задерживаем, — сказала Патриция Бэрриджу. — Пойдемте.
— Мистер Крайтон будет завтракать у себя, — сообщил О’Брайн.
— Ему плохо? — испуганно спросила Патриция.
— Он чувствует себя не хуже, чем обычно.
Они прошли в столовую. Кроме них там присутствовали миссис Бойлстон — сильно накрашенная особа лет сорока пяти, еще довольно красивая, но с налетом вульгарности как во внешности (она была чересчур броско одета), так и в манерах, и ее дочь Мэдж. Миссис Бойлстон громко говорила, стремясь быть в центре внимания, и не к месту неестественно смеялась, показывая между ярко-красными губами ровные, крупные зубы. Мэдж, рядом с которой сидел Бэрридж, высокая, стройная шатенка, резко отличалась от своей матери. Ее продолговатое лицо со светло-зелеными глазами привлекало холодной и изысканной красотой, говорила она мало, и ее низкий, приятный голос был совсем не похож на высокий, пронзительный голос Коринны Бойлстон. Из разговора Бэрридж узнал, что они приехали сюда вчера вечером на такси. По другую сторону от Бэрриджа сидел адвокат Хамфри и украдкой внимательно разглядывал обеих Бойлстон. Миссис Бойлстон поначалу обрушила на Бэрриджа град вопросов о состоянии здоровья Крайтона (кем она ему приходится, Бэрридж не понял), а затем, когда он сказал, что вопросы не по адресу, потеряла к нему всякий интерес и завела громкий, но беспредметный разговор с О’Брайном, большей частью сводившийся к выражению заботы о здоровье Крайтона и к восхищению его домом. О’Брайн отвечал холодноватым тоном, но, как всегда, безукоризненно вежливо.
«С такими манерами он вполне может служить секретарем у какого-нибудь лорда,» — подумал Бэрридж. —«Впрочем, насколько я понял, его услуги здесь хорошо оплачиваются».
Когда Коринна Бойлстон жеманно заявила, что он очень мил, О’Брайн и бровью не повел. Мэдж бросила на мать сердитый взгляд, а затем с отсутствующим видом устремила взор в окно.
— Пат, ты совсем ничего не ешь, сказал Клемент. — Так не годится.
— Я не хочу, спасибо, — ответила Патриция, и ее большие карие глаза, когда она посмотрела на Клемента, засветились мягким, нежным светом,
Клемент Тэмерли был ее двоюродным братом, но по тому, как они держались друг с другом, было видно, что их связывает не только это.
— Ужасная погода, — заметил адвокат. — В такую погоду приятно сидеть дома и читать о путешествиях по жарким странам.
— Я с детства хотела поехать куда-нибудь на юг, — мечтательно сказала Патриция, — где очень тепло и все время светит солнце.
— Когда от солнца деваться некуда, оно быстро надоедает, — заявила Коринна Бойлстон, — Я-то знаю, сама испытала.
— Вы жили за границей?
— Мы приехали из Южной Америки, — ответила вместо матери Мэдж.
— Наверно, там очень интересно! — воскликнула Патриция.
— Ничего особенного.
— А я больше всего хочу поехать в Австралию. Недавно была передача о кенгуру, они такие забавные! Мне бы там никогда не надоело.
— Всякая экзотика быстро приедается, — возразила Мэдж. Что Южная Америка, что Австралия…
— Вы были и в Австралии? — спросила Патриция.
Мэдж удивленно приподняла ровные дуги бровей:
— Я? Нет, это я просто так сказала. Когда живешь в Англии, всякие экзотические страны кажутся очень привлекательными, а когда приезжаешь туда, все оказывается по-другому. Сначала действительно интересно, а потом привыкаешь и перестаешь замечать. Лично мне очень скоро захотелось вернуться в Англию.
Адвокат одобрительно кивнул:
— Мне путешествия представляются бессмысленной нервотрепкой, — заметил он. — От этих поездок одни неприятности.
Бэрридж подумал, что если бы Мейн был здесь, то мистер Хамфри обрел бы в его лице горячего сторонника. В глазах доктора Мейна любая поездка продолжительностью более получаса была настоящим путешествием и вызывала живейшее отвращение.
— Когда я в последний раз был на континенте, то попал в неприятную историю, — продолжил адвокат. — В поезде, на котором я ехал, ограбили почтовый вагон и убили одного охранника. Нас потом без конца спрашивали, не видел ли кто чего-нибудь подозрительного. А что я мог видеть, если спал в это время? Поезд даже не остановился, они все на ходу проделали.
— А другие? — спросил О’Брайн. — Другие что-нибудь заметили?
— Никто ничего не заметил, ограбление только на станции обнаружилось. Моя соседка, очень нервная дама, закатила истерику и кричала, что нас всех могли убить, а полиции и дела нет. От ее криков у меня разболелась голова, и в результате я потерял посылку, которую жена велела передать племяннице.