Дом имени Карла и Розы
Шрифт:
— Вот черт! — кряхтела Ксения, потирая коленку. — Покалечили койки, теперь натыкайся на них!
— Кто калечил? — спросил Шурик. — Институтки?
— Это уже наши постарались! Первые из новичков. Хватиться не успели, как они принялись скакать на кроватях чуть не до потолка.
— Анархисты! — вставил Шурик понравившееся ему словечко.
— Просто некультурные! — осадила мальчика Ася, заподозрив его в стремлении понравиться Ксении.
Ксения сердито передразнила Асю:
— Некультурные! Откуда же им быть культурными? Без гувернанток росли, отдельной кровати не знали. А культурные, если хочешь знать, больше вреда сотворили.
Волнуясь, она рассказала о том, как прежний персонал уничтожал учебные пособия, классную мебель, посуду. О том, какую невеселую картину разрушения застали в институте новые хозяева.
Пока шли по коридорам, Ксения без устали продолжала говорить. Сообщила, что кое-кого пришлось повычистить. Самых заядлых, злостных, старорежимных. А новых работников подобрать нелегко: ведь дела хватает на круглые сутки. Идут сюда в основном многодетные, и то при условии, что их детям разрешат жить при родителях, а не в общих спальнях.
— Оно и понятно, — заключила Ксения, желавшая быть справедливой. — Понятно, если заглянешь в наши милые спаленки.
— И я буду с мамой? — быстро спросил Шурик.
— И ты. Вам дадут комнату на двоих. Да еще рояль сунут: некуда девать эти бандуры…
Ася подумала, что и ее мама могла бы преподавать здесь ручной труд. Подумала и ощутила неожиданное желание надрать уши мальчишке, прыгавшему рядом с ней.
— Вот и знаменитый зал! — сказала Ксения.
Наступила очередь повеселеть Асе.
— Правда? Для балов?
— Тебе что, танцклассы понадобились? Зал для собраний и конференций. Лучший в районе. Только зимой холодище…
Пусть холодище! Ася торопится войти. Зал выглядит внушительным, даже торжественным, несмотря на полное запустение. Настоящий праздничный зал с двумя рядами белых мраморных колонн. Сюда со всего здания сволокли рояли, на которых когда-то благородные девицы разучивали гаммы и этюды. Один из этих инструментов стоял, накренившись набок, словно огромное животное с подбитой лапой.
Фантазия Аси разыгралась. Пыльный, затоптанный паркет засиял, отражая огни люстр; по паркету заскользили девицы с осиными талиями, наряженные в белоснежные пелеринки, но все улетучилось, когда Татьяна Филипповна каким-то не своим голосом спросила Шурика:
— Помнишь Колонный зал в Доме Союзов?..
Да, сын помнил. Он ответил:
— Папа тогда обещал, что больше не будем расставаться…
Здание Дворянского собрания, переданное вскоре после революции в распоряжение профессиональных союзов, было для семьи Дедусенко «нашим». Оно было первым домом, гостеприимно принявшим Татьяну Филипповну с сыном, когда весной восемнадцатого года они приехали в Москву. Возвратившийся из эмиграции Григорий Дедусенко так и телеграфировал к ним в Сураж: «Жду Москве Доме Союзов».
Там и состоялась их встреча после долгой разлуки. Там на роскошном, широченном диване Шурик отоспался с дороги, пока Союз пищевиков выхлопатывал семье Дедусенко номер в гостинице. В тот день Григорий Дедусенко обещал сыну никогда с ним не расставаться…
Шурик нахохлился — то ли от нахлынувших воспоминаний, то ли от ледяной стужи, казалось, зримо исходившей от мраморных колонн. Ксения потянула его за рукав.
— Столярное дело любишь? Тут рядом наша мастерская, пошли…
По пути Ксения оживленно рассказывала, как из ничего создавалась столярная мастерская, как наконец-то ею был отыскан очень подходящий человек, бывший рабочий мебельной фабрики. Фамилия у него смешная: Каравашкин. И усы смешные, топорщатся. Каравашкин — истинная находка для детского дома, поскольку он никуда не сбежит: у него четверо детей. И жена его — находка: она охотно взялась работать в детдоме техничкой, попросту уборщицей.
В мастерской было почти так же холодно и почти так же пусто, как в зале. Ободранный канцелярский стол, на нем ворох видавших виды инструментов. В одном углу комнаты горка опилок и стружек, в другом — нагроможденная кучей поломанная мебель.
Ася со скукой отметила: ничего здесь не раскопаешь — никаких останков прошлого, никаких любопытных черепков.
Усатый Каравашкин, подняв на лоб очки в железной оправе, вместе с двумя красноносыми и краснорукими мальчишками выпрямлял скрюченные, заржавленные гвозди, которые, как видно, были необходимы для ремонта сваленной здесь мебели. Он был невысок — оба мальчика доставали ему до плеча — и очень худ. Зато очки, а главное, грозно торчащие усы придавали его лицу внушительность.
— Как же, Ксения Петровна, — сказал Каравашкин, — я с места не схожу по уговору! — Он выразительно кивнул на своих красноруких помощников, и стало понятным, почему ему опасно трогаться с места: не сбежали бы, мол… — Кто обещал обеспечить явку?
— Виновата! — всполошилась Ксения. — Как же это я?..
Асе понравилось, что вместо того, чтобы оправдываться, — дескать, явилась новая сотрудница, и вот она закружилась с нею — Ксения откровенно расстроилась, поспешила заверить:
— Сейчас сбегаю на этаж к мальчишкам! Честное слово, вчера я географичке полкласса пригнала… Неженки! Лежебоки! Готовы валяться от завтрака до обеда — в самое рабочее время. Ух, и налечу я на наших деточек! Что ж это? Учебные часы побоку. Кухонные — всему голова!
Ксения энергично распахнула двери, приглашая желающих следовать за собой, или, как она выразилась, устраивать облаву на дезертиров.
«Кухонные часы! — думала на ходу Ася. — Большие, круглые, пристроенные прямо над раскаленной плитой. Футляр медный, как ободок таза, в котором варят варенье, стрелки торчат, словно усы Каравашкина. Часам безразлично, что вокруг сплошь анархисты, что все дерутся, валяются, разбрасывают по коридорам ломаные кровати… Часам все равно. Они себе тикают, и старуха в темном фартуке колдует возле плиты. Стрелки четыре раза в день указывают: время кормить!»
Этим летом, когда считалось, что большевики все равно не удержатся, мама прочла Асе вслух из газеты, что по всей республике взяты на учет манка, какао и даже шоколад — в фонд детского питания. «В таком хаосе, — удивилась мама, — и берут на учет!» Она потянула Асю за нос и сказала: «Все-таки к вам они относятся по-рыцарски». «К вам» означало к детям.
Вот и Дедусенко… Пусть она совсем недавно стала большевичкой, совсем на днях, она всю жизнь была все равно что партийная, спасала от полиции мужа, товарищей мужа. Разве она не по-рыцарски отнеслась к Асе? Потащилась, топая своими сапожищами, в Наркомпрос, не пожалела дня на чужую девчонку; из-за этого и сама попалась. Варька так и сказала: «Попалась!» То строчила бы себе красноармейские гимнастерки, а теперь поди отвечай за каждого неслуха и озорника.