Дом, который построим мы
Шрифт:
Веселуха втянул в себя воздух, и лицо его потемнело.
– Ну!..
– только и сказал он, и скопировался в офис, одновременно продолжая ученым показывать, что умеет его прибор.
В офисе пахло керосином. В коридорах было пусто. Веселуха оглянулся и увидел Пашу Ненашева.
– Что случилось?
– спросил директор быстро.
– Где Лукин? Что с моей женой?
– Убить вас мало, директор, - пробормотал Паша злобно.
– Лукин устроил переворот. Теперь у нас не ЗАО, а ОАО, и акции скупили какие-то сволочи. Вас сейчас уволят. Ваша жена...
–
В коридоре было нечем дышать от керосиновой вони. Потолок покрылся трещинами и пятнами, все кругом зыбко дрожало и потрескивало. В кабинетах было совершенно пусто, только госпожа Денежкина и Рябинин бегали вверх-вниз с химической посудой и реактивами, вынося все это на середину двора, под сень дуба.
– Здравствуйте, Ян Владиславович!
– вызывающе пискнула Денежкина, тряхнув кудряшками.
– А я вот хорошая женщина, по Домострою живу, в мужские интриги не лезу!
– А я не лезу в женские, - поддержал Рябинин.
– Лучше бы вы лезли, - выдохнул на бегу Паша Ненашев.
Из конца коридоров доносилось щелканье фотоаппаратов и гул голосов.
– Часом бы вы раньше, - с ненавистью выдохнул Паша.
– Молчать, - приказал Веселуха и распахнул дверь.
Официальная часть там, по-видимому, уже закончилась, и наступила неофициальная. На небольшом столе кучами лежали гвозди, болты и другие яства. Во фторопластовых бокалах плескалась украденная из лаборатории плавиковая кислота. Уроды и чуды сгрудились вокруг стола и, смачно чавкая, пихали все это себе в рот. Мадам Веселуха лежала, разнеженная, у Лукина на коленях; глаза финансового директора горели синим газовым пламенем.
– А-а-а!
– захохотал Лукин, показывая на Веселуху пальцем.
– Смотрите, это наш доблестный директор.
– Он прохлопал свою фирму, а теперь пришел и пытается на нас воздействовать!
– Ха-ха-ха!
– зашлись акционеры.
– А мы тебя уже уволили!
– Что смотришь?
– Вали подобру-поздорову!
Да, Лукин придумал здорово. Веселуха умел нравиться людям, и продай Лукин акции представителям Homo Sapiens, они послали бы Лукина к черту и замерли бы, как ледяное море, у ног Яна Владиславовича. Но в том-то все и дело, что только два акционера - Лукин и мадам Веселуха - были людьми, а остальные только казались... или даже не казались. Расчет Лукина был остроумен; но он забыл кое-что важное.
Веселуха оглядел вертеп; Лукин оторвался от мадам Веселухи и хотел сказать еще что-нибудь глумливое, что-нибудь ехидное, но слова почему-то застряли у него в горле. И мадам Веселуха хотела бы спрыгнуть с прибора и что-нибудь предпринять, но тоже не смогла ничего сделать. Акционеры тоже затихли: только дождь шумел за окном.
И в этой тишине Ян Владиславович просто-напросто поднял руку и перекрестился.
– Караул!
– завопили акционеры.
– Лукин, почему ты не сказал нам, что ваш директор - христианин!
– Ага!
– обрадовался Веселуха.
– Боитесь! Убирайтесь прочь!
И перекрестился еще раз,
Дождь тек по острым листьям, по полянам проходили волны дрожи.
– Что бы мне с вами сделать, - задумчиво произнес Веселуха, потирая лоб ладошкой.
– Поучительное и наглядное, но уголовно ненаказуемое...
Парочка прижалась друг к другу; мадам Веселуха подняла на Яна Владиславовича умоляющие глаза и прошептала:
– Со мной ничего нельзя делать, я беременна.
– Что-о?!
– переспросил Веселуха.
– Повтори!
– Что-что, - заплакала красавица.
– Ребенок у меня будет.
– От меня?
– Лукин подполз к ней и ухватил за плечи.
– До тебя, - всхлипнула мадам Веселуха.
– От Яна.
– Она подняла голову.
– Ну, как теперь будешь меня наказывать?..
Ян Владиславович присел, чтоб не упасть, таково было его замешательство. У Веселухи был сын от самого первого брака, и пока он был маленький, Веселуха довольно часто с ней общался, но потом первая жена выскочила за немца и уехала в Германию. И вот теперь!.. Может, простить ее? Нет, какая все-таки сволочь!
– Вот что, - решительно сказал он.
– Я вас распределю. Ты, голубушка, будешь жить в средневековье.
– В России?
– зарыдала мадам Веселуха.
– Не хочу! Я не люблю сельское хозяйство!
– Хорошо, в Англии, - смилостивился Ян Владиславович.
– Семнадцатый век... скажем, 1650 год. А тебя, Лукин, я зашлю в блокаду. Если будешь совсем помирать, помогу. Даю вам три дня на изучение всяких вопросов - на тему, какие дома снесло в Ленинграде бомбой и кем может устроиться вдова с ребенком в славном городе Лондоне. Все! А теперь - вон отсюда!
Дождь осенний, темный сыпался мелкими каплями; Паша Ненашев и Наталья Борисовна осторожно вышли из комнаты, прикрыв дверь, но ее тут же снова распахнул сквозняк. Красное небо в огнях, на улице дождик льет, там где-то маячит кабак под орлом.
– А ты-то сам - что думаешь по этому поводу?
Рябинин ждал ответа, но Веселуха отвечать не торопился: открыл рот, хотел что-то сказать, - Рябинин даже успел понять, что именно, по выражению его лица, - но так и промолчал.
– Ян, ты что, онемел от потрясения?
– заподозрил Рябинин.
Может быть, так оно и было; может быть, Веселуха обиделся на человеческую речь смертельной обидой и решил ею не пользоваться; а может, просто избрал другой, более совершенный способ общения. Во всяком случае, все, что он хотел сказать, было понятно в той же мере, как и раньше, когда он изъяснялся словами.
Небо все в желудях, фонарь, как елочный шар.
Глава 7: Для спроса
Полное света,
Желтое поле раздето
Над распахнутым селом
Лес сухих солом
Зреют пауки на паутине