Дом Леви
Шрифт:
Прекрасная песня! Чудесная песня! Бумба веселится от души. Дед помнит няню, у которой росла борода по краям подбородка, и приятный запах пота шел от ее тела. Деда Якова малого она прижимала к большой своей груди, качала и пела. Дед сажает Бумбу к себе на колени, качает и поет:
Опа-оп,– Еще раз, дед, еще раз!
Из сада глядят на деда и внука вершины каштанов, на которые снег швырнул седину. Качает седой дед маленького внука и развлекает его песенками Котки.
– Еще раз, дед, еще раз!
Опа-оп, всадник!Слушайте меня:Очень испугается,Коль падет с коня...– Но, уважаемый господин, ребенок болен! – у входа в комнату стоит Фрида с устрашающе большой чашкой чая в руке, – сохрани нас, Иисусе милосердный, он простудится до смерти.
Фрида вперяет в деда сердитый взгляд, и он встает перед ней, как маленький дикий Яков вставал перед старой Коткой.
– Смех, Фрида, и сегодня лучшее лекарство.
– Глупости, уважаемый господин, глупости. Нет – более проверенного средства от простуды, чем липовый чай.
Ничего не поделаешь, и дед оставляет комнату и Бумбу, в глазах которого печаль. И руки Фриды возвращают его под гору бабушкиных перин.
В салоне первого этажа дед встречает Иоанну. Она только возвратилась из школы, косы ее торчат по сторонам, лицо раскраснелось от мороза и эмоций, чулки, которые по строгому предписанию семейного врача, должны быть натянуты выше колен в эти холода, опустились до обуви, словно они также взволнованы, как их хозяйка.
Что-то случилось с девочкой, и дед спрашивает ее, но она проносится мимо него, и не отвечает. В последнее время отношения между дедом и внучкой напряжены из-за того, что дед выращивает на своей усадьбе свиней.
– Ребецен, – качает головой дед ей вслед.
Иоанна бежит в кабинет отца, растрепанная и грязная. Сегодня ей все равно, даже если отец сделает ей внушение. У нее сегодня дело чрезвычайной важности. Господин Леви сидит в своем кресле, и тигриная шкура покоится на его коленях. Он погружен в чтение свежей газеты. Закончилась забастовка успешно и в добрый час. В дом также вернулся покой, исключая Эдит. И все же, забастовка закончилась успешно. Страшные пророчества Гейнца оказались надуманными. И он радовался радостью сына. В конце концов, Гейнц успокоился. Дед стоит за его спиной и преуспевает в делах. Теперь Гейнц перестал быть в доме черным вороном, подобным тем, которые летают за окнами кабинета.
Сильный стук в дверь.
– Пожалуйста.
Иоанна врывается в кабинет, школьный ранец летит в кресло.
– Отец, я…
– Иоанна, как ты выглядишь?
– Сегодня это не важно, отец… я… я должна тебе что-то рассказать.
Господин Леви видит взволнованное лицо дочери, ее красные глаза и опавшие щеки, и говорит мягким голосом:
– Сядь, Иоанна, скажи, что лежит у тебя на душе?
– Отец, я не могу завтра быть ангелом.
– Кем ты не можешь быть?
– Ангелом на рождественском представлении. Было страшно неприятно сегодня в школе. Я должна быть завтра ангелом на празднике Рождества в школе, ангелом с очень длинной ролью. Но я не буду, несмотря на то, что мне угрожали тем, что ни одна другая девочка не успеет выучить наизусть эту роль до завтрашнего дня. Но я не буду. Тогда послали меня к доктору Гейзе, и он единственный в школе, который на меня не рассердился, даже погладил меня по волосам. Я ему все рассказала…
– Что ты ему рассказала, Иоанна? Что вдруг пришло тебе в голову?
– Сказала ему, что я еврейка, и не могу быть ангелом Иисуса.
– И что тебе сказал доктор Гейзе?
– Он сказал, что если бы сразу, с началом репетиций, я бы не согласилась быть ангелом, никто бы не мог меня заставить им быть. Наоборот, они уважают мое к этому отношение. Но сейчас слишком поздно, ибо, вероятно придется вообще отменить представление, а это невозможно. И только еще один раз мне придется быть ангелом, потому что выхода нет…
– Если так тебе сказал доктор Гейзе, девочка моя, вероятно, и вправду нет выхода, и ты должна его послушаться.
– Нет, отец, нет! – кричит Иоанна. – Иисус принес нам страшные беды, и я не могу быть его ангелом. И кроме всего сейчас Ханука. Целую неделю. А я этого не знала.
– Подойди ко мне, Иоанна.
Господин Леви притягивает к себе дочь, так, что ее коленки касаются тигриной шкуры:
– Кто тебе рассказал о Хануке, учитель иврита?
– Нет, отец, Джульетта Маккавей мне рассказал.
– Говорят – Иегуда Маккавей, Иоанна. Но мне кажется, что не он говорил с тобой.
– Он. Вправду он. Вчера я встретила его в Движении Саула. Он рассказал мне. И представление я видела. Отец! Женщина по имени Хана пожертвовала своими семью сыновьями, потому что не хотела разрешить им преклонить колени перед статуей греков. И сказала им: «Будьте верны матери своей и Богу вашему!» Какая чудная мать была, отец.
Глаза дочери обращены к портрету матери над письменным столом отца, и глаза отца тянутся за ее взглядом. Хочет господин Леви погладить Иоанне волосы и натыкается на шляпку, косо сидящую на ее волосах. Неумелыми руками стягивает он с ее головы шляпку и снимает с нее пальто.
– Да, детка, что же мы будем делать? Ты хочешь быть верной еврейкой, но закон есть закон, и обязательство есть обязательство, Образ Иисуса симпатичен, и вовсе не стыдно во имя его подняться на сцену.
– Нет! Даже если меня убьют, я не преклоню колени перед Иисусом, как мне надлежит сделать завтра на сцене.
– А-а, так все дело в том, что надо преклонить колени. Если так, то я позвоню доктору Гейзе, чтобы он отступил от правил, и отменил преклонение. Произнеси завтра свою роль, стоя, выпрямив спину, не так ли, дочка?