Дом мертвых запахов
Шрифт:
Кёльнский музей предлагал выкупить всю коллекцию и выставлять ее по циклам, в соответствии с критериями их экспертов, чтобы за два года посетители могли осмотреть ее всю. Постоянная экспозиция, как и все временные выставки, носила бы имя коллекционера, первого владельца коллекции, Гедеона Волни. Семью за счет музея приглашали бы на все торжественные открытия, и первое должно было состояться в течение пяти месяцев после переезда коллекции в Кёльн. Дубликатами музей может распоряжаться свободно, по своему усмотрению.
Сторона владельцев была удовлетворена предложенными условиями. Во-первых, и для них самым важным было то, что будущий
Поэтому адвокаты обеих сторон приступили к составлению договора, был назначен срок для проведения экспертизы и передачи коллекции.
В воскресенье, 23 октября 1980 года, началась эта работа. Для этого доктор Ценнер, помимо адвоката фирмы, некоего Вендера, подпись которого стояла на договоре, привез трех специалистов по ароматам из своей фирмы и двоих из других учреждений той же направленности. Также присутствовали два историка искусств, пригласили и доктора Хлубника. Появился и один из братьев Ротт (бедняга даже не представлял, что в городских легендах он слыл одной из причин Гединой смерти). Их дом был заинтересован в нескольких экземплярах, и они надеялись, что будет достаточно дубликатов, особенно среди образцов бранденбургского стекла, которым Кёльнский музей был богат, вот они и думали, что дубликаты могут выставить на продажу.
К работе по экспертному установлению состояния коллекции приступили около девяти часов утра. Так как они намеревались паковать ароматы согласно периоду их изготовления, необходимо было, чтобы эксперты сначала установили состояние в интервале до пятидесяти лет. Началось все как по маслу. Хлубник, знаток коллекции и автор каталога, выдавал сведения о флаконах, как отличник на выпускном экзамене.
Экспертам-одорологам, — Ольга хорошо помнит, что одного звали Вернер, — оставалось всего лишь в той первой группе сравнить запись в карточке с содержимым флакона, насколько это возможно, следовательно, подтвердить состояние, и затем быстро упаковать предметы.
Бутылочки открывали аккуратно, профессионально, без спешки, можно сказать, очень осторожно, что во всех вселяло огромное доверие. Ольга в их способе обращения с флаконами узнала некоторые Гедины процедуры, что ее весьма успокоило. Они их обоняли, один за другим, каждый что-то записывал на бумажке и брал следующий флакон. Некоторые отставляли в сторону, делали перерыв, о чем-то переговаривались. Выходили наружу, оставались там некоторое время, затем снова возвращались и опять нюхали. Затем, договорившись, остановили проверку. Они сочли, что нужно передохнуть и продолжить после обеда. Так и сделали.
Вернувшись после обеда, всё подготовили и снова приступили к обонянию тех самых флаконов, с которыми работали ранее. Садились за стол, вставали, обнюхивали их со всех сторон, подходили к окну.
Потом решили брать наугад, так сказать, случайный образец. Они вдыхали и записывали вплоть до самого вечера. Тогда они остановились, оставив с десяток флаконов на столе. Не упаковали ничего.
На их лицах появилось какое-то, можно сказать, судорожное выражение, некая смесь страха и удивления. В тот вечер все разошлись сразу после
На следующий день они в то же время продолжили работу. Открывали флаконы, нюхали, вдыхали, отставляли и снова повторяли процедуру. Надолго задержались на одном желтоватом, красивой формы флаконе, с причудливой пробкой в форме букета желтых цветов. Его нюхали, взбалтывали содержимое, передавали из рук в руки, о чем-то спорили, читали Гедины записи. Потом, после небольшого перерыва, снова брали флаконы без какого-либо порядка, нюхали, нюхали и нервничали все больше. Они просили Хлубника переводить им Гедины записи о составе, слово за словом. Ольга принесла словарь. Они опять сделали перерыв, позвали доктора Ценнера и долго о чем-то разговаривали. Ценнер сердился, кричал на них, а они подносили ему флаконы, чтобы он понюхал.
Что-то определенно не так, объяснял Хлубник Ольге и госпоже Эмилии, я не знаю, в чем дело, но по поводу чего-то они яростно спорят. Он прекрасно знал, почему, но хотел пощадить этих двух добрых женщин.
После обеда они потребовали для продолжения работы присутствия обоих адвокатов, доктора Хлубника, обеих дам (Мила тогда была в Белграде) и, конечно, доктора Ценнера. Всех попросили усесться вокруг стола, взяли десять флаконов и нюхали их по порядку, делая записи. Они хотели, чтобы их рассудили, и при этом каждый из присутствующих понюхал и записал свои ощущения. Через некоторое время Ценнер предложил прекратить проверку. Нужно сделать более продолжительный перерыв. Все это как-то тревожно. Дам не стоит нервировать. Какая же это экспертиза, это похоже на дегустацию вина, злился он. Они договорились продолжить ближе к вечеру.
Что происходит, спросила его госпожа Эмилия, мне кажется, что-то не в порядке. Ничего, ничего, у всех немного сдают нервы. Все будет хорошо. Вечером мы все спокойно встретимся, и все устроится.
В назначенное время все снова собрались, нюхали, останавливались, переглядывались, отдыхали и начинали все сначала. У всех в глазах поселился некий страх, почти ужас. Они выглядели страшно, как вампиры, старающиеся высосать аромат из утробы флакончиков, и глаза у них от усилий вылезают из орбит, в них лопаются капилляры. Они разошлись глубокой ночью, с лицами, посиневшими от напряженного вдыхания. Кожа зудела, словно от какого-то невроза. Они чесались и откашливались.
На следующий день в девять утра все были на том же месте. Понюхали несколько флаконов, которые до этого не трогали, возвращались к вчерашним, а потом объявили всем в присутствии адвокатов, что из флакончиков не чувствуется абсолютно никакого аромата.
Неправда, воскликнула госпожа Эмилия, как вам не стыдно, вы обманщики! Ценнер подошел к ней и обнял за плечи.
Из некоторых немного пахнет плесенью или прогорклым маслом, из каких-то — пахнет застоявшейся водой, но это, разумеется, нельзя назвать ароматом. Из некоторых попахивает чем-то кисловатым, но это, скорее, вонь. Всего в нескольких флакончиках удается угадать, и то после длительного вдыхания, какой-то далекий призрак истончившегося, совершенно неопределенного аромата. Его, по правде, ощутили всего два эксперта, остальные нет. Иными словами, дорогие дамы и господа, наше суждение в этом вопросе единодушно: здесь, в этих флаконах нет никаких ароматов.