Дом на горе
Шрифт:
Кавалер Глюк спросил Моцарта, нравятся ли ему оперы, написанные по драмам Еврипида. Моцарт ответил, что арии Ифигении восхитительны. Почему же он не ест фаршированную утку, спросил Глюк. Моцарт отговорился отсутствием аппетита. Глюк в шутку заметил, что у будущего его преемника аппетит гораздо лучше.
Подали десерт. Раздался звонок, и в залу вошел невысокий молодой человек с красивым лицом и изящными манерами. Глюк представил его как надежду музыкальной Европы. Это был Антонио Сальери.
Весь вечер Сальери говорил любезности. Хвалил способного Моцарта, восхищался великим Глюком и называл себя его учеником. Когда они покидали особняк вместе, Моцарт споткнулся. Сальери поддержал его за локоть и
Сразу два письма. От Голубовского и Кротовой.
«Старик, мы пашем в новом домике. Сейчас опишу. Березовая роща, не знаю, бывал ли ты здесь. Много дров с зелеными листочками. Все белое и невинное. Чирикает птичек. Посредине стоит интернатище. Здоровенный дом в три-четыре этажа с пристройками. Офигенный спортзал, а рядом с ним актовый. Я сразу оприходовал аппаратную, врубил ящики и кайфовал, пока меня не разогнали. С Горы почти уже все перевезли. Там сразу все захирело, покосилось. По-моему, скоро рухнет. Комбинат ошалел от злости и провожал наш свал ядовитым дымом. Как тебе сказать? Мне было даже жалко расставаться с альма-матер. Как-никак здесь прошли лучшие годы. На прощанье я вырезал на дубе все наши имена. Лупатыч, как я и сказал, командирован домой. Твой адрес я ему передал. Башка его зажила как ни в чем не бывало. Крепкий у нас главный брат. Кстати, насчет братства. Какая-то детская игра. Почему бы нам не заняться бизнесом? У меня есть идеи, вернешься, расскажу. Когда сваливал от дядюшки, была лажа. Меня обвинили в краже целого полтинника, а я взял только пятерку. Курица орала, что меня надо в колонию без вступительных экзаменов. Дядюшка крякнул и лишил меня выходного пособия. Назло я прихватил две серебряные ложки, которые зарыл под березой. Так что имеется клад. Надеюсь, к следующей весне ложки дадут всходы, и у нас вырастет чайник килограммов на пять. Грамм серебра стоит фунт стерлингов. Считай.
Директор в ажиотаже. Задумал основать целый завод по выпуску детских игрушек. Торгуется с шефами насчет станков. Так что с осени мы будем поставлять детям страны заводные машинки. Я кинул идею насчет кубика Рубика. В этих краях он еще не освоен. По моим подсчетам, мы должны взять сто тысяч прибыли. Петруша в восторге. Он сказал, что я могу стать организатором нового типа. Это правда. Башка у меня на колесах, только не дают развернуться.
Что еще? Ходим все белые, как мумии. В известке, краске и прочих радостях производства. Нет, как привидения. Или как мучные изделия. Вообще-то довольно интересно. Начали даже разрисовывать стены в актовом зале. Ты ведь знаешь Заморыша-художника. Он что-то клевое навалял. Паруса, бригантины, а в небе лебеди. Два белых и три черных. Этих лебедей я долго рассматривал, даже захотелось полететь.
Неожиданно вернулся Гришка Велес. Ни хрена у него не вышло с отцом. Шла торговля за родительские права, но суд отказал, поскольку папаша по-прежнему не просыхает. Кролик уже академик, и его посылают на тусовку в Америку. Шутка. Вообще я завидую. Была бы академия по бизнесу, я бы туда вписался, нечего делать.
Калоша ходит смурной. То ли страдает, что жахнул Лупатыча, то ли не виноват и боится. Дружки его Щербатый и Гмыря еще не приехали, и я понимаю, без адъютантов трудно.
Личный мой лайф замер в висячем положении. Ленку, про которую я писал, так и не видел перед отъездом. Адреса нет, а значит, финиш. Жду теперь Рыжую. Но что-то я стал холоден, старый. Влюбляться не хочу. Шпатлюю стенку и думаю непонятно о чем. Еще год, и развеет нас в разные стороны, как москитов. Но это лирика и, как говорится, младенческий дебилизм. Видишь, какие слова я знаю?
Ну, жму тебе коготь. Когда собираешься возвращаться? Не дрейфь. Мочки не оторвут. Твой Голубовский».
От Раи Кротовой.
«Здравствуй, Митя. Пишет тебе Рая Кротова, ты, наверное, меня позабыл. Митя, почему ты ничего не сказал? Мы так волновались. Все-таки, если решил уйти, надо было сказать. Хорошо хоть ты написал Голубовскому. Мы встретились в новом интернате, и он дал твой адрес. Не знаю, правильно ли делаю, что пишу. Может, тебе не до нас. Голубовский сказал, что ты нашел родственников, что у них огромный дом и две машины. Это хорошо, я за тебя рада. Только не увлекайся, Митя. Ты знаешь, сколько случаев бывало. И Славу Панкратова брали, и Вдовиченко. А что получилось? Поживут, поживут и опять приходят, только в расстроенных чувствах. Помнишь Ванечку Зимина? Какой хороший мальчик. Сначала его усыновили, а потом он снова оказался у нас. Прогнали, да с позором, потому что к Ване пришел в гости Савельев, украл кольцо. Я, конечно, не про воровство, Митя. Но люди разные бывают. Может, у них и машина и телевизор, но как они отнесутся к нам? Смотри, чтобы тебя не обидели.
Про себя сказать нечего. Была с мамой. Ей лучше. Пить стала меньше. Может быть, что-то у нас и получится. Она ведь еще молодая. Я бы хотела жить с мамой, учиться. Конечно, личной жизни у меня не будет, потому что я урод. Мне уже надоело слушать, что я родилась такой из-за маминого пьянства. Я маму не осуждаю. У ней у самой был отец алкоголик, и она осталась одна в шестнадцать лет.
В новом здании все очень красиво. А в березовой роще радуется душа. Вечером деревья розовые. Митя, если ты и нашел новую семью, не забывай нас. Мы все по тебе будем очень скучать. Ты такой умный. Я не встречала такого человека. А мне хочется дружить с умным. Но, конечно, если ты не вернешься, ты забудешь про нас. Остаюсь с уважением. Раиса Кротова».
Приближался день, когда надо было идти к маме. Это удается не каждый год. Прошлое лето я провел в лагере, до города было далеко, а позапрошлым летом болел.
Я постирал свою одежду, куртку и брюки. Речная вода удивительно хорошо стирает. Что касается цветов, то я надеялся раздобыть их по дороге. В конце концов можно было разживиться и на клумбе. Белые и красные пионы росли здесь густо и уже осыпали нежные лепестки.
Роману я сказал, что собираюсь разведать, как что. Может, требуется помощь тетке. Она часто болеет. Я заверил, что не собираюсь возвращаться домой по крайней мере до конца лета, когда, по моим расчетам, должны нагрянуть родители. Да и в школу надо идти. В конце концов я взрослый человек и понимаю, что на стороне долго не проживешь.
— Деньги нужны? — спросил Роман.
— Ну, так…
Он совершил самый настоящий налет на беспорядочно раскиданную по даче одежду и наскреб из карманов не меньше двух рублей мелочью.
— Когда вернешься?
— Как получится.
— Смотри не забывай про игрища. Про поэму для Машки. Сколько строк сочинил?
Я объяснил, что стихи сочиняю быстро. Только должно прийти вдохновение.
— А если не придет? — наседал Роман.
— Тогда дело плохо.
— У меня есть первая строчка. — Читай.
— Стелла Мария Марис, так зовется звезда…
— Это плагиат! — воскликнул я.
— Сам сказал.
— С этой строчкой сочинить стихи очень трудно.
Роман надвинулся на меня и вперился подозрительным взором.
— Послушай, а ты не обманываешь?
— Насчет чего?
— Что сам сочиняешь стихи? Это ведь я тебе кинул идею прочитать чужие.
— Но ты же видел… — произнес я упавшим голосом. — Записаны в тетрадке.