Дом на Озерной
Шрифт:
– А потом он мне позвонил и сказал, что я могу забрать всю партию каких-то дурацких кожаных курток.
При этих словах в глазах Николая засветился живой интерес.
– Так и сказал, – дожимала его Томка. – В качестве компенсации. Вы представляете? Какой цинизм… А что мне делать с этими куртками? На рынок, что ли, идти?
В голове у Николая уже завертелись какие-то цифры.
– Большая партия? – спросил он.
– Штук двести или триста… Я не считала.
Количество Николаю понравилось.
– А производство?
– Турция… А я могу вам показать. Это совсем близко. Я на Озерной летом живу. У мужа там дом… Точнее, у бывшего мужа. А теперь мы там с Аленушкой совсем одни. Да ведь, Аленушка?
Понимая, что она приближается к логическому концу своей сцены, Томка уже открыто пустила слезу в голос. В драмкружке ее научили: финал – самое важное.
– Ну, что же, – сказал Николай, глядя на Томку и прикидывая свои шансы, очевидно, не только на бизнес. – Давайте посмотрим… ваши куртки.
– Я буду вам очень признательна, – репликой на поклон завершила свое выступление Томка.
Чинно усевшись в дорогой автомобиль Николая, «Вероника» с «Аленушкой» проследовали на Озерную. «КамАЗ» ехал за ними.
Когда Николай следом за Томкой поднялся на крыльцо и вошел на веранду, Валя, Галина Семеновна и Женька, лепившие пельмени, приветливо посмотрели на него.
– Вы же сказали, что вроде одна живете, – слегка удивленно сказал он.
Но Томка лишь пожала плечами. Ее роль была исполнена.
– Та-ак, – протянул он. – Это вы что мне устроили? Развод, что ли, какой-то?
Он попятился к выходу, но путь ему преградил поднявшийся на крыльцо Степан.
– А вы кто? – испуганно спросил Николай, быстро оценив его габариты.
– Я? – невинно переспросил Степан. – Соседка. За молоком пришла.
После бесславного поражения своего старшего товарища Юрка бродил еще какое-то время по рынку в поисках соратников. Ему нестерпимо хотелось объяснить им, что он не виноват, а виноваты его родственники, и что он готов сделать все, чтобы загладить эту вину, однако никого из его лысых товарищей на рынке уже не было, и, в конце концов, он прекратил свои поиски.
Вспомнив о том обещании, которое он дал недавно отцу, Юрка позвонил Даше. Он объяснил ей, что она не права и что снятое тайком интервью необходимо уничтожить. После недолгого разговора Даша согласилась, потому что, во-первых, Юрка нравился девушкам; во-вторых, ей было стыдно из-за того, что она его обманула; в-третьих, она поставила в затруднительное положение большую семью; и, в-четвертых, она элементарно испугалась. При этом последний пункт, пожалуй, был самым весомым. Как начинающий журналист, Даша научилась уже справляться с различного рода стыдом, но к страху все еще не привыкла. Она понимала, что для профессионала это изъян, и все же неясные образы крепких бритоголовых парней, поджидающих ее вечером у подъезда, не вызывали приливов счастья.
Телевизионный упырь Бабаян на удивление быстро согласился вернуть ей материал. Он даже собственноручно, точнее – собственноножно, уничтожил кассету, растоптав ее на глазах у Даши прямо в своем кабинете. Даша была тронута неожиданным в этой профессии благородством, однако она просто не знала о том, что у Бабаяна уже были свои маленькие, но уютные договоренности с Витей Гробманом. Кассета не играла больше никакой роли.
И тем не менее ТВ-упырек не в силах был спустить рядовой практикантке ее своеволие. Мило улыбнувшись, он сообщил Даше, что практика ее на этом закончена, что он ставит ей «отлично» и что она может больше здесь не показываться.
– Никогда, – подчеркнул упырек. – А камеру сдай в аппаратную.
Утрата камеры была для Даши ощутимым ударом. Она так расстроилась, что Юрка, поджидавший ее на крыльце местного телевидения, забеспокоился.
– Ничего не вышло?
– Да нет, – печально ответила Даша. – Все нормально.
– А чего грустная?
– Забей.
Но Юрка не мог так легко забить на проблемы симпатичной девушки. Тем более что проблемы эти возникли, очевидно, из-за него. После недолгих расспросов он узнал о заветной мечте Даши попасть на журфак МГУ и о том, что теперь эта мечта накрылась медным тазом.
– Да снимешь ты еще свой материал, – пытался успокоить он ее. – Ты же талантливая. Меня вон, как лоха, развела.
Но девушка успокаиваться не желала. Наличие лохов было недостаточным условием для достижения заветной цели.
– На что я его сниму? На мобильник? Камеры-то теперь нет.
– А сколько она стоит? – спросил Юрка.
– По-разному.
Они еще немного постояли на крыльце, а потом разошлись, потому что проблема, которая их связывала, была исчерпана. Однако у Юрки непонятно отчего саднило на сердце. Чувство это было для него новое, но он почему-то не хотел, чтобы оно прошло. Наверное, Катя и Гулбахор все-таки не напрасно возились со старой грелкой.
Через полчаса Юрка снова оказался на рынке.
– А где подработать можно? – спросил он у охранника, стоявшего рядом с будкой у въезда.
В доме на Озерной тем временем продолжался допрос «языка». Почти все обитатели дома собрались вокруг Николая, который был усажен на стул посреди большой комнаты. Над Николаем тяжело нависал Степан.
– Где Димка? – грозно повторял он.
– Я битый час вам талдычу, – упорствовал Николай. – Я не знаю, кто такой Дмитрий Седов. Не знаю, не знал и знать не хочу! Я вот ей хотел помочь!
Николай повернулся к Томке в поисках сочувствия, но она была совершенно бесстрастна, являя всем окружающим образ неподкупной Фемиды. Правда, без весов и в слегка расстегнутой блузке.
– А вы меня обманули! – продолжал он. – Знаете, как это называется? Киднеппинг!
– Чего сказал? – угрожающе склонился к нему Степан.
– А чего я сказал?
– За языком следи. Здесь дети.
– Вот именно, что дети, – заторопился Николай. – Чему вы их научите? Людей похищать?
Уязвленный правдой Степан схватил его за ворот рубахи.