Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи
Шрифт:
Я не сомневался, что эта премия дорого мне обойдется. В субботу я на всякий случай купил две рубашки и две пары брюк. Никакого особого гардероба у меня не было — ну и что, кому как нравится.
В аэропорт Руасси я приехал на целый час раньше. Такси обошлось аж в 88 франков — к такому я не привык. Мой бордовый чемодан из искусственной кожи взяли в багаж.
— А он не потеряется, мадемуазель? — осведомился я.
Девушка из компании «Эр Франс» даже не удостоила меня ответом. Судя по физиономии — типичная карьеристка, причем из самых отпетых. Я принялся бродить по аэровокзалу, надеясь, что, когда
Ровно в десять я отыскал свое место возле окна. Справа от меня сели две женщин, и одна стала тут же передавать другой бумажный пакет на случай морской болезни. А я, заметив, что у меня такого нет, подозвал стюардессу, которая тотчас принесла мне полдюжины. Неужели я выгляжу совсем доходягой?
Не хочу я тратить зря время на рассказ о перелете. Я жив — и это главное. Посадка удалась, и пассажиры стали изо всех сил аплодировать пилоту, точно актеру на спектакле в театре.
— We want Williams! We want Williams! [15] — скандировали они. Я понял, что это его зовут Уильямс.
15
Здесь: Уильямса! Уильямса! (англ.).
— Вы говорите по-английски? — осведомился мой сосед.
— Нет, представьте себе, я француз. Жан Ле Вастинуа. Я победил в конкурсе.
— В таком случае на Барбадосе у вас будут проблемы. Здесь ни на каком другом языке, кроме английского, не говорят.
— Ну что ж, значит, обойдусь жестами. Когда хочешь, чтоб тебя поняли, прибегаешь к мимике.
— А с девочками как же вы устроитесь? — не отстает этот тип, безуспешно пытаясь отстегнуть ремни.
— Не волнуйтесь, в подобных обстоятельствах говорить совсем не обязательно. Вам помочь?
И одним ловким движением я освобождаю несчастного.
Отыскав свой чемодан, я прошел таможню, поменял деньги и решил во избежание каких-либо недоразумений и чтобы не растрачивать попусту несколько известных мне английских слов, во всех случаях кивать головой.
Я поймал такси и протянул шоферу клочок бумаги с названием гостиницы, написанным рукою г-на Вальца: «Сэнди-парк».
Что-то едем мы уже добрых полчаса. Надеюсь, шофер не завезет меня в ловушку. Жарко. Жара такая влажная, что проникает во все поры. И кругом море. Я уже видел море. Как-то раз мой брат Морис довез меня до самого Марселя:
— Видишь, Жан, вот оно — море.
О той поездке я сохранил самые радужные воспоминания.
Ну вот, доехали наконец. Шикарно, красиво. В «Сэнди-парк» все говорят по-французски без малейшего акцента. Вскоре мне показывают номер, заказанный для меня лично Вальцем, — люкс, в два раза превосходящий по размерам мою парижскую квартиру. Я даю большие (может, слишком большие?) чаевые коридорному — лишь бы меня оставили в покое.
Я уже совсем не понимаю, который теперь час. И удивляюсь, что не чувствую никакой усталости после столь изнурительного путешествия и резкой смены климата. Все окна у меня выходят на море. Здесь куда красивее, чем в Марселе, где пароходы закрывают вам весь горизонт.
Аккуратно разложив вещи, я принял пенную ванну — кинозвезда, да и только. Восемь часов вечера по местному времени — что-то становится скучно. Я же тут никого не знаю. Конечно, я мог бы взять кого-нибудь с собой, но кого? Немногочисленные мои друзья работают все у Вальца; женщины, с которыми мне приятно проводить время, все замужем, все в ярме, и никто из них не собирается ни с того ни с сего уйти от мужа, бросить детей, расстаться с комфортом. Правда, именно поэтому я таких и выбрал, чтобы не иметь никаких осложнений. Промаявшись минут десять от скуки, я снимаю телефонную трубку:
— Принесите мне, пожалуйста, несколько почтовых открыток.
— К вашим услугам, мсье.
Тут до меня доходит, что делать мне здесь совершенно нечего. И как только у меня будут открытки, о которых просил Вальц, я спокойно могу отсюда смотаться. Рядом с моей кроватью стоит маленький холодильник с напитками. В восторге от идеи отпраздновать свой отъезд, я откупориваю бутылку шампанского. Но вдруг у меня возникает безудержное желание разделить с кем-нибудь пенистую влагу, и я вновь звоню портье:
— В вашем отеле есть женщины?
— Разумеется. Какую сумму вы полагаете истратить, месье?
— Что-нибудь подешевле — так только, для компании.
— Хорошо, я пришлю вам вместе с почтовыми открытками.
— И неплохо бы, чтобы она говорила по-французски.
— Они все у нас говорят на трех языках, мсье.
Через несколько минут в номер входит молодая женщина лет тридцати с видами Барбадоса под мышкой. Она совсем недурна.
— Обычные клиенты «Сэнди» никогда меня не зовут, — признается она, садясь.
— Почему?
— Потому что я стою недостаточно дорого. Я совсем было отчаялась. В прошлом месяце чуть уже не решила поменять страну. Подвернулось стоящее предложение в Южную Америку.
— Вы, значит, совсем дешевая?
— Сорок бивийских долларов, то есть двадцать американских. Понимаете?
— Да нет, не очень… Но вы же хорошенькая, очень хорошенькая.
— Спасибо за комплимент, но дело не во внешности. Цену назначает хозяин отеля. А потом, в зависимости от спроса, она повышается или падает. За двадцать американских долларов меня никто не хочет. Вы просто очень любезны.
— О, я-то! Да вы знаете, я просто не хочу транжирить деньги мсье Вальца.
— А кто это — Вальц? Предупреждаю, за двоих небольшая надбавка.
— Нет, вы не поняли. Вальц — это мой патрон в Париже. Я победил в конкурсе, который он устроил. «Неделя отдыха — и весь Барбадос твой».
— Вот и я твоя, если хочешь. Меня зовут Мышка, — говорит Мышка.
Мышке я обязан всем. Я остался в Барбадосе только ради нее. Прошло уже шесть дней… И за эти шесть дней я стал ужасно популярен. Все здороваются со мной, когда я прогуливаюсь по гостиничным коридорам. На пляже чуть не дерутся за то, чтобы принести мне надувной матрас, а тренер по водным лыжам даже не берет с меня теперь платы за уроки. Мы побывали и в ночных барах и в дансингах. Каждый день — и по нескольку раз — я переодевался. А Мышка все нахваливала мои рубашки и брюки.