Дом с характером
Шрифт:
– У чародеев и грязное белье особенное, – рассудила Чармейн.
Она брала охапки белья, взбиралась на стул и загружала белье в котел.
– Нет, нет, нет! Стой! – закричал Питер, когда Чармейн только-только успела положить в котел содержимое второго мешка.
Питер кинулся к ней через газон, волоча на буксире еще восемь мешков, которые он связал вместе.
– Ты же сам сказал!.. – запротестовала Чармейн.
– Дурында, надо же сначала разобрать белье! – выдохнул Питер. – Кипятить можно только белое!
– Я не знала, – надулась Чармейн.
Все утро напролет она разбирала
Наконец Питер сказал: «Наверное, рубашки уже прокипятились» – и поставил на траву бадью с холодной водой для полоскания.
– Гаси огонь, а я солью горячую воду.
Чармейн понятия не имела, как гасить колдовской огонь. Для эксперимента она постучала по котлу. И обожгла руку.
– Уй! Огонь, погасни! – вскрикнула Чармейн.
Пламя послушно стихло, заискрилось и исчезло. Чармейн облизывала пальцы и смотрела, как Питер открывает кран внизу котла и выпускает в сливное отверстие в полу розовую мыльную пену. Чармейн присмотрелась к струе сквозь пар.
– Я не знала, что мыло было розовое, – заметила она.
– Не было оно розовое, – сказал Питер. – О небеса! Посмотри, что ты натворила! – Он вскочил на стул и принялся доставать из котла окутанные паром рубашки специальной деревянной рогулькой. Оказалось, что все до единой рубашки, плюхавшиеся в холодную воду, стали сочно-светло-вишневыми. После рубашек Питер извлек пятнадцать крошечных севших носочков – они были бы малы даже Моргану, – и детского размерчика пару чародейских брюк. В самом конце он выудил очень маленький вишневый плащ и укоризненно предъявил его Чармейн – плащ был мокрый и горячий.
– Вот что ты наделала, – сказал Питер. – Никогда не клади красные шерстяные вещи с белым бельем. Краска линяет. А плащ теперь и на кобольда не налезет! Ну ты и дурында!
– Откуда я знала? – с чувством воскликнула Чармейн. – Я всю жизнь жила как в теплице! Мама не подпускает меня и близко к прачечной!
– Потому что это неприлично. Понятно, – брезгливо скривился Питер. – Что, думаешь, я буду тебя жалеть? Так вот, не буду. Но к катку я тебя и близко не подпущу. Страшно подумать, что ты с ним сделаешь! Попробую наложить отбеливающие чары, пока отжимаю белье. А ты пойди принеси из кладовой бельевую веревку и тот тазик с прищепками и развесь все сушиться. Могу я рассчитывать, что ты при этом не удавишься или еще чего-нибудь не учудишь?
– Я не дурында, – надменно отвечала Чармейн.
Примерно через час, когда Чармейн с Питером, усталые и мокрые от пара, чинно ели в кухне вчерашние нераспроданные пироги, Чармейн не могла удержаться от мысли, что с бельевой веревкой она обошлась гораздо ловчее, чем Питер – с катком и отбеливающими чарами. Бельевая веревка зигзагом пересекла двор десять раз. И она держалась и не падала. Рубашки, которые теперь раскачивались на ней, прихваченные прищепками, были не белые. На одних виднелись красные потеки. По другим вились занятные розовые разводы, а третьи стали нежно-голубыми. Почти на всех плащах там и сям проступили белые полосы. Все носки и брюки превратились в молочно-белые. Чармейн решила,
– Смотри, там же эльф! – воскликнул Питер с набитым ртом.
Чармейн проглотила последний кусок плюшки и открыла заднюю дверь, чтобы узнать, зачем эльф пожаловал.
Эльф пригнул гордую белокурую голову, чтобы не задеть притолоку, прошагал в середину кухни и поставил там на стол стеклянную шкатулку, которую принес с собой. В шкатулке были три округлые белые штуковины размером с теннисные мячики. Питер и Чармейн смотрели то на них, то на эльфа, который просто стоял рядом и ничего не говорил.
– Что это такое? – спросил наконец Питер.
Эльф поклонился – еле заметно.
– Это, – произнес он, – три лаббочьих яйца, которые мы удалили из организма чародея Норланда. Операция была крайне сложной, однако нам удалось успешно ее провести.
– Лаббочьи яйца? – воскликнули Питер и Чармейн едва ли не хором.
Чармейн почувствовала, как зеленеет, и от души пожалела, что съела ту плюшку. Веснушки на белом лице Питера стали темно-коричневые. Потеряшка, которая клянчила себе ленч из-под стола, панически заскулила.
– Почему… почему вы принесли яйца сюда? – выдавила Чармейн.
Эльф бесстрастно ответил:
– Потому что мы обнаружили, что уничтожить их невозможно. Все наши усилия, и магические, и физические, оказались тщетны – яйца выдерживают любую нагрузку. В результате мы пришли к выводу, что уничтожить их способен лишь огненный демон. Чародей Норланд поставил нас в известность, что к настоящему времени у мисс Чармейн появится возможность связаться с огненным демоном.
– Чародей Норланд жив? Он может говорить? – взволнованно воскликнул Питер.
– О да, – сказал эльф. – Он быстро поправляется и должен быть готов вернуться сюда самое большее через три-четыре дня.
– Ой, как я рада! – сказала Чармейн. – Значит, это он болел из-за лаббочьих яиц?
– Так и есть, – подтвердил эльф. – Представляется, что чародей несколько месяцев назад повстречал лаббока, гуляя по горному лугу. Поскольку он чародей, яйца впитали его магию, и теперь уничтожить их практически невозможно. Предупреждаем вас, что нельзя ни прикасаться к яйцам, ни пытаться открыть шкатулку, в которую они заключены. Эти яйца крайне опасны. Советуем вам как можно скорее прибегнуть к услугам огненного демона.
Пока Питер и Чармейн нервно сглатывали и таращились на три белых яйца в шкатулке, эльф отвесил еще один легкий поклон и удалился через внутреннюю дверь. Питер взял себя в руки и бросился за ним, крича, что еще не все выяснил. Но когда он выскочил в гостиную, то успел увидеть только, как закрывается входная дверь. Когда он – а за ним Чармейн, а за ней Потеряшка – выбежал в сад, эльфа и след простыл. Чармейн заметила Ролло, который с хитрой миной выглядывал из-за стеблей гортензии, но эльф исчез, как не было.