Дом скитальцев (сборник)
Шрифт:
Чрезмерное понимание лишает воли. Но Ахука не был обыкновенным человеком. Еще третьего дня, перед вылетом на Границу, он передал по гониям условный сигнал: «Куйте железо». Сигнал вызвал на полночь, к большим старинным кузницам, три дюжины людей, единомышленников Ахуки — Наблюдающих Небо и Кузнецов. Каждый из них приводил с собою еще нескольких, но Управляющих Равновесием среди них почти не было. Теперь с Границы выступил отряд, состоящий из полутора дюжин Управляющих, двух Врачей и, главное, с ними был Адвеста, пришелец. Помог случай с Акшахом.
Ахука искренне жалел «потерявшего имя». Он не поддавался лечению, его пришлось изгнать, и решение Совета тревоги было сообщено Наранам. Возможно, это решение разохотит Великих лишать людей разума.
…В устье дороги ржали лошади. Отряд забрал с Поста всех лошадей, кроме полудюжины дежурных. С Охотниками уходили и собаки, и гепарды, и даже боевые обезьяны. Поэтому половине отряда предстояло долгое путешествие верхом, с охотничьими животными, через весь северо–запад Равновесия. Ахука, Джаванар, Лахи, еще несколько Охотников и Колька с Дхармой должны были пересесть на Птиц в ближайшем питомнике.
В четвертый раз Колька собирался в путь. После совета тревоги Ахука спросил: «Пойдешь ты с нами, пришелец?» — «Говорили уже. Что перетолковывать?» Тогда Ахука объяснил, чего он ждет от пришельца. Колька должен обучить Наблюдающих Небо и Кузнецов сопротивлению материалов, теоретической механике, деталям машин.
Он долго, невесело смеялся. Где уж вам, это немыслимое дело — создать техническую культуру разом, на пустом месте! Буквально на пустом месте, в языке даже нег технических терминов. Чтобы выразить понятие «сопротивление материалов», Ахука составил такую фразу: «Расчет силы, прилагаемой, дабы согнуть и не сломать, пригодный для всех случаев вообще». Машины он именовал «железными многосоставными предметами», а поясняя слова «часть», развинтил ножом пустую обойму, с которой не расставался, как с амулетом. «Тебя надо было Адвестой называть, шустрым, — саркастически сказал Колька. — О расчетах целая наука имеется — за год не изучишь…» Ахука спокойно возразил, что в «третьем языке», математике, есть области, применяемые не в живых пауках, но при расчетах движения небесных тел. Насколько он, Ахука, понимает, математика планет должна быть похожей на математику «железных составных вещей». Колька перестал смеяться. Спросил, как же они пользуются «третьим языком», неужели все расчеты в уме делают?
— В уме? — переспросил Ахука. — В раздвоении, а не в уме.
Хлоп! Как часто бывало, между ними выскочил барьер непонимания. Колька не мог свое представить сложных расчетов в уме, Ахука не знал письменности.
— А–ну! — сказал Колька по–русски.
— А–н–ну–у, — усмехнулся Ахука.
— Как понять твои слова: «В раздвоении, а не в уме»?
— Ты съел плод, — сказал Ахука. — Ты откусывал, жевал, глотал. Переваривал его, превращая древесный плод в свое тело. Твой мозг управлял кусанием, жеванием, перевариванием, но твой ум в этом не участвовал, правда? Ты ел, беседуя со мною. Руку за плодом ты протягивал, не думая о еде. Так мы делаем расчеты. Мы думаем: «надо посчитать то–то и то–то», а после перестаем думать. Всю работу делает раздвоение. Пока оно работает, ум занят другим. А как считаете вы?
Колька показал письменный расчет, мелком на листе ниу. И Ахука, забыв об удивлении, хохотал и веселился — потешные значки, забава! Этот крючок означает цифру пять?! А этот — три? Как вы их не путаете, со своим рисующим разумом…
— Видишь, — сказал Колька, — я не сумею быстро научить вас своим расчетам. Мы привыкли даже думать руками…
— Сумеешь, — уверенно отвечал Ахука. — Знаки просты для понимания.
С этим они и тронулись в дорогу, но Колька успел поставить опыт. Возвел «пи» в пятую степень — в уме, бессознательно, как говорил Ахука — и получил мгновенно цифру 307. Но это было нехитро. Он возвел в четвертую степень основание натурального логарифма — 2,81 — и так же мгновенно получил шестьдесят два и тридцать пять сотых — секунды не прошло. Он проверил подсчет на листе ниу и получил то же самое. Выходило, что раздвоение, действительно, позволяло считать в уме… то есть не в уме, а в подсознании и, более того, подсознательно производить разумные округления. Значит, дело не в тренировках, не в навыках: бахуш включает какие–то области мозга, заставляет их работать, а не дремать бестолку.
…Уже сидя на лошади, он подумал, что судьба решила не давать ему передышек. Заставляет думать беспрерывно и подкидывает все новые проблемы. Теперь к новой теории СП, проблеме «где я», проблеме происхождения этого человечества, и непонятных свойств Наран, и сотне других проблем поменьше добавляется бессознательное мышление при раздвоении. Вспоминалось очень ясно — раздвоение помогало и в этом — что феноменальные эстрадные счетчики работают автоматически — бессознательно. Это упоминалось во введении в кибернетику как один из парадоксов мозга. В сущности, все, над чем он размышлял, кроме теории СП, так или иначе сводилось к мозгу. И проблема происхождения человечества — тоже. Читай: «как произошел мозг».
«А, может, и повезло, — думал он. — Если бы не подбрасывали новые мысли, рехнулся бы я здесь, и только…»
— Вперед, друзья, — сказал Ахука. Колька послал лошадь за отрядом. Закачались коричнево–зеленые стены, потянулась дорога час за часом, и он преодолевал эти часы, и все слышал прощальные слова Брахака: «Я вырастил гонию на поляне железного дома. Если вернутся друзья твои, прямо с поляны пошлют тебе призыв, Адвеста. Прощай».
Сверкнула и осталась позади солнечная поляна. Просека была разделена вдоль волнистой хребтиной тени. Мягко стучали копыта, вскрикивали охотничьи звери, мерно, неторопливо продвигался отряд. И рысь иноходца понемногу, шаг за шагом, выкачала из пришельца Адвесты возбуждение и все мысли, кроме одной: не вернутся. Копыта стучали: «не вернутся». Стучали под ним, и далеко впереди. Он ехал колено в колено с Дхармой — вот она, твоя судьба. Сейчас и после и далеко впереди. Его не найдут никогда. Совмещенные Пространства обнимают всю вселенную, и отыскать его, жалкую крупицу живой материи, менее вероятно, чем выловить одну определенную рыбешку в мировом океане. Бактерию, вирус, атом, электрон… Оставшись в СП, он утратил координаты, он безличен теперь, как осенний лист, упавший в лесу… Но ребята стартуют. Они должны стартовать и уходить на поиски — для них он остался прежним, вопреки любым теориям. И они остались прежними, и необходимость поиска для них как в сердце гвоздь… Стартуют! Ничтожная, невообразимо–малая вероятность, тень надежды. Но как бы ни был мал это г. шанс, его нельзя сбрасывать со счетов.
Ибо они придут с одним свободным местом в баросфере.
…Лошади фыркали, принюхивались друг к другу на ходу — Колькино бедро прижималось к бедру Дхармы. Так вышло. Так, значит, и вышло, что здесь Дхарма. И если даже в баросфере найдется для нее место, дело не изменится. Получится подтасовка. По какому праву он подтасует жизнь и вместо себя переместит в чужой мир Дхарму? Та же вивисекция, в худшем ее виде. Он–то здесь проживет, а она там не выдержит: климат, пища, городской воздух. Об этом и думать глупо…
Надо подумать, решить один раз и не дрыгаться. Она спасла Рафика. В сущности, спасла и его самого. «Останешься?» — «Останусь». — «Если придут за тобой, откажешься вернуться?» — «Я не подлец». — «Дурак ты. Бросать женщину подло по нашей морали, у них другая мораль». — «А мне–то что? Я перед собой подлецом окажусь, не перед ними». — «Виляешь. Ты не хочешь с нею расставаться, очень просто…» — «Не хочу — само собой. И не брошу». — «Решили, значит. Утешились своим великодушием».
…Он еще тысячу раз изменит решение. Будет надеяться и терять надежду. Будет выбегать с захолонувшим сердцем на каждый вызов к гонии — вернулись?! И будет представлять себе, что делают дружки сейчас, хотя никакого «сейчас», никакого совмещения времени нельзя предположить в Совмещенных Пространствах. Но безразлично! — сейчас, он знал — сейчас они стартуют, и кровь отливает от мозга при переходе, и синий клуб озона поднимается над асфальтом. Стартуют и возвращаются, и ждут следующего дня, пока спящий город отдает энергию «Криолятору». Стрельба по площадям. Вчера баросферу выкинуло из СП — попали в глубину, в магму. Позавчера было давление под пределом, и пустая черная вода стояла за иллюминатором. Сегодня будет ничто. Космос, лишенный времени–пространства, температуры, давления. Баросферу окружает лишь то, что испаряется с ее поверхности — ни звезд, ни лучика света…
…Так начиналось величайшее, со времени Киргахана, событие в истории Равновесия. Впоследствии назовут его Поворотом Ахуки, будут обмысливать, строить предположения. Никто не будет знать, что в начале была дорога и кучка всадников, и среди них — смятенный, одинокий потерянный Николай Карпов, которого назовут Адвестой Рыжебородым, Пришельцем, Железным Адвестой, а долгое, долгое время спустя — Шестируким Властелином железа, а еще позже забудут и его вместе со всем, что было.
Дорога, питомник, долгий полет на Птицах. К исходу вторых суток они достигли цели. Холодный ветер нес запах льда, за коричневым островерхим хребтом алели на закате снежники Гималаев. Поселок был маленький, плохо обжитой, с высоты он был виден весь. Треугольник между рекой и дорогой. Но Равновесие везде одинаково. Здесь тоже пахло чистой водой и плодами. В воздухе плыл вечерний шум: трескотня древесных лягушек и обезьян, песни, ровный гул Раганги на порогах и мягкие шаги людей. Под быстро темнеющим небом светились бордюрные травы, обозначающие проулки. На пологом косогоре, недалеко от гонии высвечивался желтый огромный узор, похожий на виноградную кисть — каждая ягода была по четыре метра в диаметре. Он тянулся метров на триста к берегу Раганги — весь косогор выглядел гигантской декоративной клумбой. Но это была не иллюминация в честь новой жизни, как подумал Колька. Строились новые дома. Бурный рост стен и крыш сопровождается ярким желтым свечением, похожим на свет в подземельях Памяти. «Здесь тебе будет лучше, — сказала Дхарма. — Воздух сухой и прохладный».