Дом у озера Мистик
Шрифт:
Энни вдруг стало стыдно, как будто ей снова было десять лет.
— Извините. Мне нужно вернуться… вернуться домой в середине июня. — «Если Блейк не позвонит раньше». От этой мысли она внутренне поежилась. — До тех пор я, наверное, буду здесь.
— До середины июня, говоришь? Ладно, первого июня я хочу тебя видеть. Что бы ни случилось. Я тебя запишу на прием, идет?
Было приятно сознавать, что кому-то есть дело до того, как она себя будет чувствовать.
— Хорошо. Я уверена, что к тому времени мне станет лучше.
Доктор проводил Энни до выхода, похлопал ее по плечу и снова напомнил,
Из клиники Энни направилась через город к парку. Она уже чувствовала себя лучше. Бодрящий весенний воздух придавал ей сил, а небо было таким голубым, что ей пришлось снова надеть темные очки. Это был один из тех дней ранней весны, когда во всем чувствуется приближение тепла. Она миновала статую лося, вырезанную цепной пилой, и пошла через парк, поддевая ногами последние зимние листья, прилипшие к сырой траве. Хэнка она нашла на той же самой деревянной скамейке, которая всегда стояла здесь, недалеко от реки. Энни села рядом с отцом. Хэнк протянул ей пластмассовый стаканчик с горячим кофе.
— Готов поспорить, ты не пила приличного кофе с тех пор, как закончила школу.
Энни обхватила пальцами теплый стаканчик.
— Папа, у меня же дома есть кофе-машина для латте.
Они пили кофе молча. Энни прислушивалась к успокаивающему журчанию реки. Отец достал из бумажного пакета круассан и протянул ей. Но желудок Энни немедленно взбунтовался, и она замахала рукой, отказываясь.
— Что сказал док?
— Большой сюрприз — у меня депрессия.
— Ты злишься на Блейка?
— Прошлой ночью мне приснилось, что Блейка съедают пираньи. Похоже это на злость, как по-твоему? — Хэнк не ответил, лишь пристально посмотрел на нее. Тогда она добавила уже мягче: — Какое-то время я злилась, но теперь… я слишком… у меня слишком пусто внутри, чтобы я могла злиться. — Энни почувствовала, что у нее снова выступают на глазах слезы, но не могла этому помешать. Чувствуя себя несчастной, она отвела взгляд. — Папа, он думает, что я ничто, пустое место. Он полагает, что я буду жить на его алименты и буду… буду ничем.
— А ты что думаешь?
— Я думаю, что он прав. — Энни крепко зажмурилась. — Папа, посоветуй мне что-нибудь. Скажи что-нибудь мудрое.
— Жизнь — дерьмо.
Энни невольно рассмеялась. Это было именно то, что она ожидала от него услышать.
— Ну, папа, большое спасибо. Я просила поделиться мудростью, а ты дал мне наклейку на бампер.
— А как ты думаешь, откуда люди берут наклейки на бампер? — Он похлопал ее по руке. — Энни, все образуется. Блейк тебя любит, он вернется. Но ты не должна проводить все время в кровати, тебе нужно выходить из дома. Что-нибудь делать. Найти себе какое-то занятие до тех пор, пока Блейк не вытащит башку из своей задницы.
— Или из ее.
— Ничего себе комментарий от моей девочки. — Он улыбнулся. — А вот тебе мой. Когда жизнь предлагает тебе лимоны, возьми и сделай из них лимонад.
Энни вспомнила кувшин с лимонадом, который она приготовила для Блейка, и лужицу этого лимонада, растекшуюся по соглашению о разделе имущества.
— Я не люблю лимонад.
Хэнк посерьезнел.
— Энни Вирджиния, я думаю, ты сама не знаешь, что тебе нравится. И тебе давно пора это выяснить.
Она
— Дорогая, тебе надо рискнуть и…
— Я и так рискую. Я не каждый день пользуюсь зубной нитью и иногда смешиваю в одежде цветочный рисунок с клеткой.
— Я имею в виду…
Энни вдруг рассмеялась. Это был ее первый настоящий, искренний смех после того, как разразилась катастрофа.
— Стрижка.
— Что? Блейку всегда нравилось, что у меня длинные волосы.
Хэнк усмехнулся:
— Ну-ну. Похоже, ты все-таки на него сердита. Это хороший знак.
Парикмахерская Лерлин «Начесы и косы» не относилась к разряду заведений, которые обычно посещала Энни. Это был маленький старомодный салон красоты, расположенный в доме Викторианской эпохи, который был выкрашен в карамельно-розовый цвет, а отделка деревянным кружевом, делающая его похожим на пряничный домик, сияла глянцевитой белой краской. Вдоль переднего фасада протянулась веранда, на которой стояли три плетеных кресла-качалки.
Энни поставила машину под ярко-розовой табличкой, гласившей: «ПАРКОВКА ТОЛЬКО ДЛЯ КЛИЕНТОВ ЛЕРЛИН. НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПОДВЕРГНУТЫ СТРИЖКЕ И ПЕРМАНЕНТУ».
Пока Энни шла к веранде по дорожке, выложенной из бетонных плит в форме сердца, из черного динамика возле двери неслась «металлическая» версия песни «Это маленький мир». Вдруг ей стало страшно, и она остановилась. У нее всегда были длинные волосы. Неужели она думала, что ножницы парикмахера способны вернуть ей молодость? Успокойся, Энни. Она глубоко вздохнула и с выдохом выпустила все мысли, кроме одной: она должна сделать всего один шаг вперед, подняться по этим ступенькам и подстричься.
Она была на последней ступеньке, когда входная дверь резко распахнулась и появилась женщина. Она была не меньше шести футов ростом, ее огненно-рыжие волосы, зачесанные наверх, почти касались дверного косяка. Нижняя часть ее впечатляющего тела была втиснута в сверкающие красные легинсы, если, конечно, это вообще были легинсы, а не краска с блестками. На ней был плотно облегающий джемпер из ангоры в черно-белую полоску, туго натянутый на груди размером с Альпы. В каждом ухе покачивалась огромная серьга в виде зебры. Женщина пошевелилась, и по всему ее телу прошла рябь, до самых ступней размером с каноэ, обутых в золотые босоножки на шпильках а-ля Барби.
— Должно быть, вы Энни Колуотер. — Она произнесла это на южный манер, «Колуота-а», растягивая слоги, как тягучий кукурузный сироп. — Что ж, дорогая, я вас ждала. Ваш папа сказал, что вы хотите сменить имидж. Ну, я просто ушам своим не поверила! Сменить имидж в Мистике! Милая, я — Лерлин. Вы небось думаете: ничего себе, здоровущая, как лось, — но зато у меня и чувства стиля хватит на двоих. Ну, сладкая, входите. Вы пришли в правильное место. Я буду обращаться с вами, как с королевой.
Она похлопала Энни по плечу, потом взяла ее за руку и провела в просторный зал, отделанный в белых и розовых тонах, где висело несколько зеркал в плетеных рамах. Окна занавешивали розовые шторы, а дощатый пол был покрыт розовым плетеным ковром.