Дом, в котором живёт смерть
Шрифт:
После кончины мистера Харальда Хобарта, говорилось в письме, возникла некая деликатная ситуация, к которой имеет отношение Джефф и еще одно лицо, не входящее в состав семьи. Конечно, как юридический советник Хобартов, мистер Рутледж всегда может прибегнуть к письменному сообщению. Тем не менее, поскольку ему стало известно, что Джефф собирается в конце апреля побывать в Нью-Йорке и, без сомнения, решит навестить Новый Орлеан, он бы предпочел обсудить этот вопрос лично. Веря, что полученная им информация не содержит ошибок и не повлечет за собой никаких сложностей, он остается, с искренним уважением…
Джефф
И словно этого было мало, очень скоро Джефф получил еще одно письмо, теперь уже от Дэвида Хобарта. Оно было написано на листе почтовой бумаги с геральдическим украшением семейства Делис — родственников Хобартов, но не с креольской, а с англо-норманской стороны. У Джеффа вдруг возникло впечатление, что Дэйв, пышноволосый, крепкий и напористый, очутился рядом в комнате.
«Если тебя удивляет мое письмо после всех этих лет, Джефф, то не думай, что я никогда не интересовался, как у тебя идут дела, или забыл те дни, когда мы участвовали в дебатах в Лоренсвилле. Тогда ты сказал, что будешь писателем, — и стал им. Желаю тебе удачи.
Причина, по которой я вынырнул из забвения, следующая. Я слышал, что к весне ты будешь в Америке…»
Похоже, они все это слышали?
«Ради Бога, Саббатини, ты просто должен быть в Новом Орлеане, самое позднее к 1 мая! С нашей Железной Девой, то есть с Сереной, происходит что-то не то. Я мог бы даже сказать, что и со мной происходит что-то плохое, но я человек нормальный и абсолютно здравомыслящий, едва ли кто-нибудь мог представить себе, что у меня есть нервы. Только не спрашивай, о чем я веду речь, все это так неопределенно. Просто приезжай!
Ты можешь не встретить своего дядю Джила: теперь он большой политик. Хотя он ненавидит политику или говорит, что ненавидит ее, клянусь, из него хотят сделать сенатора Бетьюна или губернатора Бетьюна. Хочешь остановиться у нас? Джефф, это жутко важно…»
Он уже решил, что поедет. Но никому ничего не сказал, кроме мистера Сьюэлла из конторы «Кин и сыновья». Айре Рутледжу он написал письмо, полное такой же неопределенности, как и послание самого пундита, [2] сообщив, что надеется прибыть, но должен воздержаться от конкретных обещаний. С Дэйвом Хобартом он был столь же уклончив. Дяде Джилу, которого он надеялся удивить, вообще ничего не написал.
Если так случится, что дядя Джил отсутствует, он не будет ни останавливаться в Делис-Холл, ни беспокоить старого Мельхиора, вторгаясь в дядины апартаменты. Он может остановиться в гостинице.
2
Пундит — здесь: ученый муж.
Джефф закончил «Пока не пришла Великая армада» и сделал три копии. В Шербуре он сел на свой любимый лайнер «Аквитания», который доставил его в Нью-Йорк как раз к середине апреля.
В издательстве Генри Сьюэлл пригласил его к обеду, а менеджер по продажам — в бар, где из-под полы продавалось спиртное, над сухим законом в Нью-Йорке только посмеивались. В таких подпольных кабачках пили все, что угодно. В тех, что попроще, — дешевую сивуху домашнего изготовления, смешанную с алкоголем, водой и каплями можжевельника, которые должны были отбить грубый вкус. Джефф, который любил пиво и вино, после первого же застолья понял, что должен остерегаться такого джина.
Пасхальное воскресенье пришлось на 17 апреля. Хотя Джефф Колдуэлл был уроженцем Нового Орлеана, реку он никогда толком не видел. «Гранд Байу-лайн» могла доставить его из Цинциннати в Новый Орлеан за пять дней. 16-го он сел на ночной поезд до Цинциннати, провел пасхальное воскресенье в этом королевском городе, а на ночь остановился в отеле «Плаза».
Утро выдалось прохладным, но не настолько, чтобы надевать пальто. Заказав в офисе компании билет в один конец, Джефф поднялся на борт большого колесного парохода; на фоне свинцово-грифельной воды все четыре палубы блистали белизной. Над ними возвышалась такая же белоснежная рулевая рубка, а над ней — черная труба.
Удобно устроившись в каюте, он стал распаковывать вещи. Незадолго до отхода, когда вереница пассажиров двинулась занимать свои места, он спустился в богато украшенный передний салон на смотровой палубе, по которому прохаживалась Серена Хобарт.
Весь ее вид и манера поведения говорили: «Пожалуйста, принимайте меня такой, какая я есть, или не приставайте ко мне». Хотя она обладала очарованием, которому трудно было противостоять, прежде всего в глаза бросалась ее атлетическая стать и решительное нежелание заниматься глупостями.
Гладкие пряди светлых волос цвета меда обрамляли красивое лицо, черты которого казались даже чрезмерно тонкими, несмотря на твердый рисунок скул и челюсти. На Серене была блузка из модного бутика и юбка до колен, на руке висела сумочка из крокодиловой кожи.
— При-ивет, Джефф! — вежливо, хотя и без особой сердечности встретила она его. Чувствовалось, что она взволнована. — Много времени прошло, не так ли? Только не говори, что удивился, увидев, что я путешествую таким образом!
— И не собирался этого говорить. Рад видеть тебя, Серена.
— Нет, в самом деле, почему я не могу добраться до дома на пароходе? Да и вообще любой из нас?
— Конечно, никаких возражений. Прими соболезнования по поводу твоего отца.
— Нам всем жаль. Но это закон природы, и тут уж ничего не поделаешь, так что не надо изображать пошлое ханжество. Кстати, чего ради я так спешу домой? Нет никаких причин для спешки до того, как… — Она остановилась.
— Что значит «до того как»?
— Ох, да ничего особенного! Речь может идти о любом времени по твоему выбору.
— Серена, что там происходит в Новом Орлеане?
— Ровным счетом ничего, в чем ты сам скоро убедишься.
— Ну ладно… как Дэйв?
— В общем и целом как обычно. Бедняга Дэйв! Он мой брат, и я люблю его, но он слишком мало думает и слишком много говорит. Что же до того, что я здесь делаю, — внезапно заведясь, продолжила она, — то я навещала подругу. Джефф, ты помнишь Хелен Фарнсуорт? Нет, думаю, она появилась уже после тебя. Во всяком случае, сейчас она Хелен Уэстерби; вышла замуж за человека, которого ты не знаешь. Что напоминает мне…