Дом в медвежьем углу

Милн Алан Александр

девался мед. Мысль о Heffalump'e вытеснялась у него из сознания -- он отнес мед в Западню, но забыл об этом. После этого, когда в состоянии быстрого сна Пуха Heffalump съедает его мед у него на глазах, Пух бежит к яме и лезет головой в банку с медом, в результате надевает ее на голову и не может снять (мотивная перекличка с главой "Нора", когда он пролезает в нору к Кролику, но, наевшись, т. е. символически "забеременев", не может вылезти обратно (подробнее о связи этого мотива с родовой травмой см. ниже). Тем самым Пух превращается в Heffalump'a, за коего его и принимает Поросенок, который, увидев все это, в ужасе убегает. Итак, Heffalump предстает как сексуальный соперник, или субститут,

Пуха, поедающий его священную пищу, в которого Пух символически превращается, отведав пищи, оскверненной им. Для Поросенка этот страшный и агрессивный фаллос -- Heffalump (еще одна символическая этимология этого слова) является одновременно привлекающим и отталкивающим (страх дефлорации):

Что такое был этот Heffalump?

Был ли он Свиреп?

Приходил ли он на свист?

И как он приходил?

Нежен ли он вообще с Поросятами?

Если он нежен с Поросятами, то Смотря с Какими Поросятами?

Положим, что он нежен с Поросятами, но не повлияет ли на это тот факт, что у Поросенка был дедушка по фамилии Нарушитель Гарри?

Ср. в более "стерильном" переводе Б. Заходера неожиданно менее точный, но более откровенный пассаж:

Какой он, этот Слонопотам? Неужели очень злой?

24

Идет ли он на свист? И если идет, то зачем? Любит ли он поросят или нет? И к а к он их любит (курсив А. Милна, разрядка Б. Заходера).

История с Heffalump'ом репродуцируется в главе "Снова Heffalump" (как мы уже писали в предисловии, эта глава почему-то вообще не была Заходером переведена, и в этом издании в полном составе ВП она публикуется впервые), где Пух, идя по Лесу, падает в яму прямо на Поросенка. Вот как это выглядит:

"Пух", пропищал голос.

"Это Поросенок", нетерпеливо закричал Пух.

"Ты где?"

"Внизу", говорит Поросенок действительно довольно нижним голосом.

"Внизу чего?"

"Внизу тебя. Вставай!"

"О!", сказал Пух и вскарабкался на ноги так быстро, как только мог. "Я что, упал на тебя?"

"Ну да, ты упал на меня", говорит Поросенок, ощупывая себя с головы до копыт.

"Я не хотел этого", говорит Пух покаянно.

"А я не говорю, что хотел оказаться внизу", грустно сказал Поросенок. "Но теперь со мной все в порядке. Пух, я так рад, что это оказался ты".

Оказавшись в яме, Пух и Поросенок тут же вспомнили Heffalump'a и поняли, что попали в Западню.

Вторым латентным сексуальным соперником Пуха выступает И-i, его полная противоположность в характерологическом и речевом планах (см. ниже). В главе "День рождения" Поросенок и Пух должны подарить И-i подарок. Пух решает подарить горшок с медом, но по до

25

роге съедает мед (видимо, он подсознательно понимает, что священный мед никому нельзя отдавать, тем более И-i, который в конце книги отбирает у него функцию поэта). Таким образом, Пух дарит И-i пустой горшок из-под меда, то есть "обессемененный" пустой фаллос. Что же делает Поросенок, испытывающий к И-i определенного рода сексуальное влечение? Вспомним место в ВП, когда Поросенок хочет подарить И-i фиалки, а тот ломает три скрещенные палки в виде буквы А, символ образования. Поросенок решает подарить И-i воздушный шар -- упругий символ беременности, элемент архаического "забытого языка" [Fromm 1951}. Однако подсознательная боязнь беременности заставляет его порвать шар, который превращается в мокрую тряпку. Таким образом, Пух приносит И-i в подарок пустой горшок, а Поросенок -порванный воздушный шарик. Казалось бы, это символизирует полный сексуальный крах. Однако И-i находит выход в символической мастурбации -- он всовывает порванный шарик в пустой горшок, вынимает

и всовывает обратно.

В конце книги Пух увенчивается как сексуальный лидер бревном (pole), символом Северного Полюса.

В книге "Дом в Медвежьем Углу" роль сексуальных мотивов и их значимость резко уменьшается, так как эта книга скорее напоминает роман воспитания (подробнее см. последний раздел этой статьи): разрушение инстинктов раннего детства и утверждение положительных социальных идеалов (здесь, впрочем, намечается другая сексуальная пара -Тиггер и Бэби Ру: "Вот ты сейчас сам убедишься", храбро сказал Тиггер. "А ты можешь сесть мне на спину и наблюдать". Ибо из всех вещей, о которых он сказал, что Тиггеры умеют их делать, он неожиданно почувствовал уверенность именно относительно лазанья по деревьям. "Оо, Тиггер, -- оо, Тиггер, -- оо, Тиггер", возбужденно пищал Ру"), но именно лишь намечается).

26

6. Перинатальный опыт

В 1929-м году вышла книга О. Ранка "Das Trauma der Geburt" ("Травма рождения") [Rank 1929}, после которой неортодоксальная аналитическая психология перенесла главный акцент с травм раннего детства и детской сексуальности на самую главную травму в жизни человека -- травму его появления на свет.

В первой книге ВП перинатальные переживания, рассказанные на символическом языке, играют не меньшую роль, чем вытесненная детская сексуальность, что лишний раз позволяет изумиться художественному чутью А. Милна, о котором он сам, конечно, не подозревал, что лишний раз доказывает, что книги, которые становятся достоянием всего мира, скрывают в себе много того, что не лежит на поверхности. Уже во второй главе Пух лезет в нору Кролика и наедается там до такой степени, что не может вылезти обратно. Еда является для Пуха наслаждением, что неоднократно подчеркивается. Таким образом, легкое наслаждение символизирует зачатие, а его трудные последствия -- родовую травму. В соответствии с концепцией С. Грофа время нахождения плода в чреве делится на четыре периода, которые он называет Четырьмя Базовыми Перинатальными Матрицами. В каждой из этих предродовых фаз плод может получить тяжелую травму, которую он вторично переживает в виде невроза, психоза или депрессии на протяжении своей взрослой жизни [Гроф 1992}. Предродовой и родовой процессы сопровождаются чувством удушья, тесноты, отчаяния и ужаса. Перенося травматические воспоминания человека еще дальше, в трансперсональную сферу, Гроф порывает с представлением, в соответствии с которым сознание человека отождествляется с его мозгом (так же, как недалекие персонажи ВП неадекватно отождествляют сознание Пуха с его "мозгами"). Застряв в кроличьей норе, Пух испытывает и тесноту, и удушье (не может вздох

27

нуть как следует), и отчаяние; и даже его фразеология становится близкой к грофовской -- он просит друзей, чтобы они читали ему книгу, "которая поддержала бы Медведя, которого заклинило в Великой Тесноте (курсив мой.
– - В. Р.). Ср. у Грофа:

Перинатальное развертывание часто ассоциируется и с разнообразными трансперсональными элементами -- такими, как архетипические видения Великой Матери или Ужасной Богини-Матери, Ада, Чистилища, Рая или Царства Небесного [Гроф 1992: 80} (курсив мой.
– - В. Р.).

Характерно также, что родившийся (и переживший это состояние вновь под воздействием холотропного дыхания или ЛСД-терапии) чувствует себя радостно и беззаботно, как ни в чем не бывало. "Он чувствует себя свободным от тревоги, депрессии и вины, испытывает очищение и необремененность в отношении самого себя, других или существования вообще. Мир кажется прекрасным местом, и интерес к жизни отчетливо возрастает" [Гроф 1992: 101]. Именно так чувствует себя Пух, когда его наконец вытаскивают из норы: