Дом яростных крыльев
Шрифт:
Я обещаю ей, что солгу, потому что в отличие от фейри, я могу это сделать.
ГЛАВА 1
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
У моей мамы прекрасные волосы рыжего цвета, напоминающие о заходящем солнце, которое заливает своими лучами горы Монтелюс. Она смотрит на них целыми днями, сидя в кресле, которое она покидает только тогда, когда ложится спать.
Фейри не живут на этих горных вершинах, навечно затянутых облаками. Чистокровные фейри
Я никогда не была в Тареспагии, но там живёт моя тётя, Домитина, вместе с прабабушкой Ксемой. Они владеют роскошным поместьем на берегу моря, которое привлекает богатых фейри со всех королевств.
Несмотря на то, что расстояние между нами можно преодолеть по морю за полдня, Домитина и Ксема никогда не останавливаются в Тарелексо. Даже тогда, когда они ездят в Исолакуори, чтобы навестить моего дедушку, Юстуса Росси, начальника королевской стражи.
Домитина и Ксема, также как и Юстус, стыдятся меня.
Я ещё раз расчёсываю мамины волосы, доходящие ей до плеч, стараясь не задеть кончики её ушей. Несмотря на то, что мой дед закруглил их с помощью стального лезвия в тот день, когда стало известно о её беременности, то есть двадцать два года назад, она всё ещё вздрагивает, когда их кто-нибудь касается. Но я не знаю, почему она это делает: от боли или от стыда. А поскольку она почти никогда не бывает в здравом уме, я боюсь, что никогда не узнаю ответа на этот вопрос.
Порывы солёного ветра вздымают воду канала и колышут кроны высоких хвойных деревьев, растущих вдоль горной гряды. В отличие от всего остального королевства, у этой лесной местности нет имени. Мы называем её по отличительному признаку: Ракокки — что на языке люсинов означает — болота. В народе эту местность также называют Ракс. Нас, фейри, предостерегают от посещения этого места, так как там живут люди, а также процветают бедность и коррупция.
— Ты когда-нибудь бывала в Ракокки, мамма?
Мама, как всегда, не отвечает, а только смотрит на узкий остров с его армейскими бараками, блокпостами и полем, простирающимся за ними. В серо-зелёной листве мерцают огни, которые отражаются от коричневой воды. С этого расстояния лес, освещённый факелами и свечами, кажется волшебным, хотя от стражников, которые патрулируют болота, я слышала, что на земле, где обитают смертные, нет никакого волшебства.
Я кладу расчёску на маленький туалетный столик рядом с чайником со свежезаваренным рябиновым чаем.
— Думаешь, там, и правда, так ужасно, как все говорят?
Под её окном проплывает гондола с солдатами, в заостренных ушах которых блестят золотые дротики. Если обычные жители Тарекуори предпочитают гранёные драгоценные камни, то солдаты стараются подбирать украшения к рукоятям своих мечей.
Опустив взгляд на мужчин, я улыбаюсь им, но они не улыбаются мне в ответ. У высокопоставленных военных-фейри всегда такие суровые лица, словно они
Мама бормочет что-то, что я не могу расслышать, так как за военной гондолой проплывает ещё одна, заполненная фейри, которые громко разговаривают и заливисто смеются, находясь под действием фейского вина. Один из них, мужчина с чёрными волосами до талии, дерзко мне подмигивает.
Я качаю головой и поворачиваюсь обратно к маме.
— Что ты сказала, мамма?
— Время пришло.
Я хмурюсь.
— Для чего?
Мамины ресницы поднимаются так высоко, что касаются её каштановых бровей.
— Бронвен наблюдает за тобой.
По моей коже бегут мурашки.
— Бронвен?
Голубые радужки глаз матери, которые на несколько тонов светлее моих фиолетовых глаз, становятся похожими на два белых водоема.
— Бронвен наблюдает.
Она начинает качаться взад-вперёд, и только эти два слова беспрестанно срываются с её дрожащих губ.
Я хватаю её за плечи и сажусь перед ней на корточки.
— Мамма, кто такая Бронвен?
Она повторяет те же самые два слова.
Я отпускаю её и наливаю чашку чая, которую затем подношу к её губам в надежде, что чай снимет её внезапную нервозность. Возможно, бабушка знает, о ком говорит мама?
Словно почувствовав, что я думаю о ней, бабушка входит в мамину спальню со стопкой постельного белья.
— Всё в порядке?
Я заставляю маму выпить ещё немного чая. Отвар как всегда волшебным образом действует на неё, и она успокаивается. Когда она перестаёт качаться в кресле, я ставлю чашку на столик и обхожу кресло, чтобы помочь бабушке заправить кровать бельём, которое пахнет глицинией и солнечным светом.
— Мама сказала, что женщина по имени Бронвен наблюдает за мной. Ты её знаешь, нонна?
Свёрнутая простыня выпадает из рук бабушки и катится по матрасу в мою сторону.
— Понятия не имею.
Но её застывшие пальцы и пульсирующие зрачки говорят об обратном. Не поднимая на меня глаз, она берёт в руки простыню, растягивает её и фиксирует на матрасе, щёлкнув резинкой.
Я гляжу на окно, за которым поднимаются с болот клубы дыма лавандового цвета. Люди жгут костры, которые должны согреть их ночью.
— Как думаешь, она живёт в Раксе?
— Насколько нам известно, она живёт в голове Агриппины.
Моё сердце начинает биться сильнее из-за жалости к женщине, сидящей в кресле, которая потеряла связь с реальностью из-за обрезанных ушей.
Я ненавижу короля Марко за то, что он заставил моего деда наказать свою дочь, но ещё больше я ненавижу своего деда за то, что он не воспротивился этому и не защитил свою плоть и кровь.
— Это так, но сегодня её слова, казалось, имели смысл.