Домби и сын
Шрифт:
— Ты уже р_а_з_д__л_и_л_ъ его, — нроворчалъ Джемсъ сквозь зубы.
— Ахъ, Джемсъ, — возразилъ братъ, въ первый разь тономъ упрека и закрывая руками лицо, — разв съ той поры я не былъ для тебя полезной почвой? и разв ты не попиралъ меня ногами, когда карабкался наверхъ? Еще ли и теперь станешь добивать меня своими каблуками?
Послдовало молчаніе. Черезъ нсколько минутъ главный приказчикъ началъ перелистывать бумаги и показалъ видъ, что желаетъ окончить свиданіе. Братъ подошелъ къ дверямъ.
— Я все сказалъ, Джемсъ. Выслушай еще разъ: я слдилъ за пылкимъ юношей съ невыразимьшъ страхомъ и волненіемъ до тхъ поръ, пока онъ благополучно миновалъ роковое
И съ этими словами м-ръ Каркеръ младшій вышелъ изъ комнаты. Онъ поблднлъ, увидвъ Вальтера за порогомъ, и поблднлъ еще больше, когда тотъ схватилъ его за руку и шепотомъ началъ говорить:
— М-ръ Каркеръ, позвольте мн благодарить васъ. Позвольте сказать, какъ много я вамъ обязанъ и какъ раскаиваюсь, что сдлался несчастной причиной этой ужасной сцены. Вы — мой покровитель, отецъ мой, великодушный, страждущій отецъ. О, какъ я люблю васъ и жалю о васъ!
И онъ судорожно сжималъ его руку, едва имя понятіе о томъ, что длаетъ или говоритъ.
Такъ какъ по корридору безпрестанно бгали взадъ и впередъ писаря и слуги, м-ръ Каркеръ и его собесдникъ вошли въ комнату Морфина, которая на тотъ разъ была пріотворена и пуста. Тутъ Вальтеръ ясно разглядлъ на лиц несчастнаго друга свжіе слды такого ужаснаго волненія, которое совершенно его измнило.
— Вальтеръ, — сказалъ онъ, положивъ руку на его плечо — я отдленъ отъ тебя на неизмримое разстояніе, и отдленъ навсегда. Знаешь ли ты, что я такое?
— Что вы такое! — пролепеталъ Вальтеръ едпа слышнымъ голосомъ, устремивъ на него проницательный взоръ.
— Это началось, — сказалъ Каркеръ — передъ двадцать первымъ годомъ моей жизни… зародышъ, правда, обнаружился еще прежде, но созрлъ и развился только въ это время. Я ограбилъ ихъ, молодой человкъ, ограбилъ наповалъ, когда достигъ этого возраста. На двадцать второмъ году моей жизни все открылось, и тогда… тогда я умеръ для людей, умеръ для всхъ, для всхъ!
Вальтеръ пошевелилъ губами, но не могъ произнести ни одного слова.
— Фирма обошлась со мной очень милостиво. Награди Богъ старика за его умренность и сына, который тогда только что вступалъ во владніе и удостоилъ меия полною довренностью. Разъ позвали меня въ комнату, въ ныншній его кабинетъ, и я вышелъ оттуда такимъ, какимъ ты теперь знаешь меня. Посл уже ни разу нога моя не переступала за этотъ порогъ. Много лтъ сидлъ я одинокій, какъ и теперь, на своемъ обыкновенномъ мст, но тогда меня знали, и я служилъ примромъ для другихъ. Вс обходились со мной милостиво, жалли меня, и я жилъ. Время загладило отчасти мою вину, и теперь, я думаю, во всемъ дом никто настоящимъ образомъ не знаетъ моей исторіи, кром трехъ человкъ. Когда вырастетъ будущій управитель фирмы, ему скажутъ о Каркер младшемъ, но мой уголъ будетъ уже пустъ. Дай Богь, чтобы такъ случилось. Я прожилъ свою молодость, не видавъ ея; мои желанія и надежды разлетлись въ прахъ. Благослови тебя Богъ, Вальтеръ! Будь честенъ и самъ, и вс, которые дороги для твоего
Вальтеръ дрожалъ, какъ въ лихорадк, слушая эту таинственную рчь, и слезы ручьями лились изъ его глазъ. Когда онъ поднялъ голову, Каркеръ сидлъ за конторкой въ печальномъ безмолвіи, удрученный безотрадной тоской. Онъ принялся за работу, и молодой человкъ увидлъ ясно, что разговоръ долженъ быть оконченъ. Смутно соображая все, что видлъ и слышалъ въ это утро, Вальтеръ едва врилъ, что его назначили въ Вестъ-Индію, что скоро наступитъ время, когда онъ покинетъ, и, быть можетъ, навсегда, старика Соломона, капитана Куттля, когда онъ простится съ Флоренсой Домби, маленькимъ Павломъ и со всмъ, что любилъ, чего искалъ, къ чему стремился.
Однако-жъ это былъ не сонъ. Свжая всть уже распространилась по всему заведенію, и когда Вальтеръ съ тяжелымъ сердцемъ, съ мучительной тоской, сидлъ одиноко въ отдаленномъ углу, подпирая голову руками, Перчъ, разсыльный, соскочивъ съ своей красной полки, толкнулъ его локтемъ, извинился и шепнулъ ему на ухо:
— Не можете ли вы, сударь, прислать мн изъ Индіи кувшинъ хорошаго инбирю по дешевой цн? Оно, вотъ видите, жена моя недавно родила, и не мшало бы ее попотчивать инбирнымъ вареньемъ. Это, говорятъ, очень пользительно.
Итакъ, это былъ не сонъ!
Глава XIV
Павелъ сдлался еще странне и ухалъ домой на каникулы
Когда приближались лтнія каникулы, время вожделнное для всякаго школьника, велемудрые питомцы дра Блимбера не обнаруживали никакихъ вншнихъ признаковъ неблагопристойной радости. Бурное выраженіе «разгула», разумется, совершенно не могло согласоваться съ такимъ классическимъ заведеніемъ. Молодые джентльмены по два раза въ годъ степенно и чинно расплывались по домамъ и отнюдь не распускались, a были увольняемы по метод, истинно классической.
Должно, впрочемъ, замтить, что нкоторые изъ этихъ господъ вовсе не имли положительныхъ причинъ приходить въ восторгъ при мысли о скоромъ свиданіи съ дражайшими родственниками. Воспитанникъ Тозеръ, не будучи дерзкимъ вольнодумцемъ, говорилъ прямо, что если бы въ его вол было выбирать изъ двухъ золъ меньшее, то онъ ужъ лучше предпочелъ бы остаться въ учебной теплиц дра Блимбера, чмъ хать на свою любезную родину. Такая декларація, по-видимому, весьма рзко противорчила ученой диссертаціи м-ра Тозера, заслужившей громкую и совершенно справедливую похвалу отъ всего ученнаго синклита. Онъ писалъ, между прочимъ:
"Воспоминанія о родин, или, правильне, о родномъ пепелищ, пробуждаютъ въ моей душ сладчайшія волненія чудной неземной радости и дивнаго неизреченнаго восторга. Живо представляю себ того римскаго вождя, который, одержавъ ршительную побду надъ карагенянами, возвращался, наконецъ, съ блистательнымъ тріумфомъ въ собственное отечество. Вотъ уже вчный городъ, urbs aeterna, открывается передъ его глазами; еще нсколкко минутъ военнаго марша, и онъ въ Капитоліи, н слава встрчаетъ его съ неувядаемымъ внкомъ, и любовь согражданъ несетъ его на раменахъ своихъ въ храмъ безсмертія. Счастливые римляне, счастливый вождь! Но Сципіонъ, Сципіонъ! я не завидую теб. Скоро и для меня наступятъ минуты торжества, равнаго твоему. Скоро и моя нога еще разъ ступитъ на родное пепелище. Съ какимъ, о! съ какимъ восторгомъ буду взирать я на своихъ родственниковъ! съ какимъ радостнымъ трепетомъ брошусь въ объятія той, которая, по могучему мановенію неисповдимой судьбы, воззвала меня изъ небытія къ бытію!"… и т. д.