Домби и сын
Шрифт:
И когда м-ръ Каркеръ повторилъ: — "Вамъ нечего ждать", Вальтеръ увидлъ ясно, что дальнйшее промедленіе было бы сочтено за непростительную дерзость и, повсивъ голову, вышелъ изъ комнаты въ судорожномъ волненіи, не сказавъ ни слова. Въ коридор его догналъ приказчикъ и веллъ позвать къ себ брата.
Вальтеръ нашелъ Каркера младшаго въ его каморк за перегородкой и, сообщивъ данное порученіе, немедленно отправился съ нимъ въ комнату главнаго приказчика.
Каркеръ старшій величаво стоялъ y камина, запустивъ об руки за фалды фрака и держа голову вверхъ на своемъ высочайшемъ галстух, точь-въ-точь какъ м-ръ Домби. Не перемняя этой позы, не смягчая суроваго и гнвнаго выраженія, онъ слегка кивнулъ
— Джонъ Каркеръ, — сказалъ приказчикъ, вдругъ обратившись къ брату и выставляя страшные зубы, какъ будто онъ собирался загрызть своихъ собесдниковъ, — что y тебя за связь съ этимъ молокососомъ, который, какъ злой демонъ, всюду преслдуетъ меня твоимъ именемъ? Не довольно ли для тебя, Джонъ Каркеръ, что я, твой ближайщій родственникъ, и могу избавиться отъ этого…
— Позора, что ли?… договаривай, Джемсъ.
— Да, отъ позора. Но къ чему же трубить и горланить объ этомъ позор во всхъ концахъ и срамить менл передъ цлымъ домомъ? и когда же, въ минуту искренней довренности м-ра Домби! Неужели ты думаешь, братъ мой Джонъ Каркеръ, что имя твое въ этомъ мст совмстимо съ довріемъ и откровенностью?
— Нтъ, Джемсъ, нтъ, — возразизъ Каркеръ младшій, — я вовсе этого не думаю.
— Что же ты думаешь? загородить мн дорогу? бльмомъ повиснуть на моихъ глазахъ? Братъ мой, братъ мой! Мало ли обидъ претерплъ я отъ тебя?
— Я никогда не обижалъ тебя, Джемсъ, по крайней мр, съ намреніемъ.
— Еще разъ: ты — братъ мой, — сказалъ приказчикъ, — и это уже смертельная обида.
— Джемсъ, я бы отъ души желалъ разорвать эти кровныя узы.
— Могила разорветъ ихъ, твоя или моя.
Въ продолженіе этого разговора Вальтеръ смотрлъ на братьевъ съ безмолвнымъ изумленіемъ и болзненной грустью, едва переводя духъ. Старшій по лтамъ и младшій по значенію въ торговой администраціи стоялъ въ почтительномъ отдаленіи, потупивъ взоры, понуривъ голову, смиренно выслушивая упреки грознаго судіи. И горьки были эти упреки, сопрождаемые горделивымъ тономъ и безжалостнымъ взоромъ, въ присутствіи молодого человка, невольнаго свидтеля ужасной загадочной сцены! И, между тмъ, ни одной жалобы, ни одного колкаго слова не вырвалось изъ устъ таинственнаго подсудимаго: онъ стоялъ и слушалъ съ безграничной покорностью и только изрдка длалъ правою рукою умоляющій жестъ, какъ будто говорилъ: "Пощади меня, поіцади"! Ho палачъ не зналъ пощады и безжалостно терзалъ несчастную жертву, измученную продолжительной пыткой.
Наконецъ, великодушный и пылкій юноша, признавая себя невинной причиной этой бури, не могъ боле выдержать и съ величайшимъ жаромъ вмшался въ разговоръ.
— М-ръ Каркеръ, — сказалъ онъ, обращаясь къ главному приказчику, — поврьте, я одинъ во всемъ виноватъ, ради Бога, поврьте. По безотчетному легкомыслію, за которое никогда себя прощу, я безумно позволялъ себ говорить о вашемъ брат гораздо чаще, нежели нужно, и его имя невольно срывалось y меня съ языка, наперекоръ вашему формальному запрещенію. Но еще разъ — только я одинъ виноватъ ro всемъ, сэръ. Мы никогда не обмнялись ни однимъ словомъ о предмет, выходившемъ изъ круга нашихъ общихъ отношеній, да и вообще мы говоримъ очень мало. Впрочемъ, и то сказать, едва ли я правъ, обвиняя себя въ легкомысліи и необдуманности. Знайте, сэръ, если вамъ угодно это знать: я полюбилъ вашего почтеннаго брата, лишь только переступилъ черезъ порогъ этого дома, я почувствовалъ къ нему непреодолимое влеченіе съ перваго дня своей служебной дятельности, и мн ли было не говорить о немъ, мн, который о немъ только и думалъ?
Вальтеръ говорилъ отъ души и съ полнымъ сознаніемъ своего благородства. Еще разъ онъ окинулъ проницательнымъ взоромъ дрожащую руку съ умоляющимъ жестомъ, понурую голову, потупленные глаза
— A, вы между тмъ, м-ръ Каркеръ, — продолжалъ благородный юноша со слезами на глазахъ, — вы избгали меня, постоянно избгали. Я это зналъ, я это видлъ и чувствовалъ, къ своему величайшему огорченію. Какихъ средствъ, какихъ усилій не употреблялъ я, чтобы сдлаться вашимъ другомъ, чтобы пріобрсть ваше довріе! Все напрасно.
— И замтьте, — сказалъ приказчикъ, перебивая молодого человка, — ваши усилія всегда будутъ безполезны, если при каждомъ случа, ни къ селу, ни къ городу, вы будете болтать о м-р Каркер. Этимъ вы всего меньше удружите моему брату. Попробуйте спросить его самого.
— Правда, — сказалъ братъ, — убійственная правда. Ваша горячность, молодой человкъ, послужитъ только поводомъ къ подобнымъ сценамъ, отъ которыхъ, можете представить, какъ желалъ бы я освободиться.
Слдующія слова Каркеръ младшій произнесъ съ разстановкой и твердымъ голосомъ, какъ будто желалъ произвести неизгладимое впечатлніе на душу Вальтера Гэя:
— Лучшимъ другомъ моимъ будетъ тотъ, кто вовсе не станетъ обо мн думать, забудетъ о моемъ существованіи и оставитъ меня идти своей дорогой.
— Хорошо ли вы слышали, Вальтеръ Гэй? — сказалъ главный приказчикъ съ возрастающимъ одушевленіемъ. — Вы разсяны и не любите слушать, что говорять старшіе; но этотъ аргументъ, авось, прохладитъ вашу кровь. — Да и ты, любезный братецъ, — продолжалъ Каркеръ старшій саркастическимъ тономъ, — надюсь, не забудешь этого урока. Довольно. Ступайте, Вальтеръ Гэй.
Но, выходя изъ комнаты, Вальтеръ снова услышалъ голоса братьевъ и частое повтореніе своего собственнаго имени. Онъ въ нершимости остановился за порогомъ подл непритворенной двери и не зналъ, идти ему или воротиться назадъ. Въ этомъ положеніи онъ поневол услышалъ продолженіе разговора.
— Ради Бога, Джемсъ, думай обо мн снисходительне, если можешь. Моя несчастная исторія, неизгладимо написанная здсь, — онъ указалъ на грудь, — мое истерзанное сердце… посуди самъ… могъ ли я не замтить Вальтера Гэя? Могъ ли не принять участія въ этомъ мальчик? Какъ скоро онъ пришелъ сюда, я увидлъ въ немъ почти другого себя!
— Другого себя? — повторилъ презрительнымъ тономъ главный приказчикъ.
— Разумется, не такого, какъ теперь, но какимъ я впервые явился въ этотъ домъ. И онъ, какъ нкогда я, пылкій, втренный, неопытный юноша съ романическимъ и тревожнымъ воображеніемъ, съ чувствительнымъ сердцемъ, съ такими способностями, которыя, смотря по обстоятельствамъ, поведутъ его къ добру или злу…
— Будто бы? — сказалъ братъ съ язвительной улыбкой.
— О, братъ мой, братъ мой! ты поражаешь меня безъ пощады, и рука твоя не дрожитъ, и глубокая рана въ моемъ сердц! — возразилъ Каркеръ младшій такимъ тономъ, какъ будто въ самомъ дл остріе кинжала глубоко вонзилось въ его грудь. Такъ показалось Вальтеру. — Я все это передумалъ и перечувствовалъ, какъ этотъ молодой человкъ. Я врилъ своимъ мечтамъ и жилъ среди нихъ, какъ въ дйствительномъ мір. И теперь я увидлъ этого мальчика, беззаботно гуляющимъ на краю бездны, куда уже такъ многіе…
— Старая псня, мой любезный, — прервалъ братъ, разгребая уголья въ камин. — Ну, продолжай. Куда такъ многіе… свалились, что ли?
— Куда свалился о_д_и_н_ъ путешественникъ, безпечный нкогда и беззаботный, какъ этотъ мальчикъ. Онъ оступился незамтно, скользилъ все ниже и, наконецъ, полетлъ стремглавъ на самое дно, разбитый, истерзанный. Подумай, что я долженъ былъ вытерпть, когда наблюдалъ этого юношу.
— Благодари за это себя самого, — отвчалъ братъ
— Конечно себя, — со вздохомъ отвчалъ тотъ. — Я не прошу другихъ длить мой стыдъ.