Домби и сын
Шрифт:
Докторъ прочиталъ молитву, и обдъ начался. Первымъ блюдомъ былъ супъ, за которымъ слдовали жареная говядина, вареная говядина, зелень, пирогъ и сыръ. За столомъ вся сервировка была прекрасна и величественна. Передъ каждымъ молодымъ джентльменомъ лежали солфетка и массивная серебряная вилка. Буфетчикъ въ синемъ фрак съ свтлыми пуговицами разносилъ кушанья и величественно разливалъ по стаканамъ пиво, какъ будто въ рукахъ его была бутылка съ дорогимъ виномъ.
Никто, если не былъ спрошенъ, не говорилъ ни слова, кром д-ра Блимбера, м-съ Блимберъ и миссъ Блимберъ. Какъ скоро молодой джентльменъ не былъ занятъ вилкой, ножомъ или ложкой,
Разъ только во время обда завязался разговоръ, въ которомъ, по непредвиднному случаю, принялъ невольное участіе молодой джентльменъ. Это было за сыромъ, когда докторъ, выкушавъ стаканъ портеру, кашлянулъ два или три раза и началъ такимъ образомъ:
— Достойно замчанія, м-ръ Фидеръ, что римляне…
При имени этого ужаснаго народа, непримиримаго врага всей молодой компаніи, джентльмены устремили глаза на доктора, приготовившись выслушать ученую рчь съ почтительнымъ вниманіемъ. Въ это время одинъ изъ воспитанниковъ, допивая пиво, случайно встртился съ глазами доктора, и вдругъ, поставивъ стаканъ, почувствовалъ судорожные припадки перхоты. Докторъ долженъ былъ пріостановиться.
— Достойно замчанія, м-ръ Фидеръ, началъ онъ снова прерванную рчь, — что римляне во времена императоровъ, когда роскошь достигла необыкновенной высоты, прежде неслыханной, и когда штатгальтеры опустошали цлыя провинціи и разоряли жителей единственно для того, чтобы добыть средства для одного императорскаго обда…
Здсь несчастный воспитанникъ, который долго раздумывалъ и пыхтлъ, чтобы пересилить судорожный припадокъ, разразился, наконецъ, самымъ громкимъ кашлемъ.
— Джонсонъ, — сказалъ м-ръ Фидеръ тономъ легкаго упрека, — выпей воды.
Докторъ бросилъ суровый взглядъ и дожидался, пока Джонсону подавали стаканъ. Потомъ онъ началъ опять:
— И когда, м-ръ Фидеръ…
Но м-ръ Фидеръ не могь оторвать глазъ отъ Джонсона, который снова готовился разразиться, какъ бомба.
— Извините, сэръ, — сказалъ магистръ.
— И когда, — сказалъ докторъ, возвышая голосъ, — когда братъ Вителлія — дйствительность факта, совершенно, впрочемъ, невроятнаго для толпы нашего времени, подтверждается современными писателями, заслуживающими полнаго доврія — и когда, говорю я, братъ Вителлія приготовилъ обдъ, за которымъ подано было дв тысячи рыбныхъ блюдъ…
— Выпей воды, Джонсонъ… Рыбныхъ блюдъ господинъ докторъ, — сказалъ м-ръ Фидеръ.
— Пять тысячъ блюдъ изъ различныхъ сортовъ домашней птицы…
— Или закуси коркой хлба, — сказалъ м-ръ Фидеръ.
— И одно блюдо, — продолжалъ д-ръ Блимберъ, еще боле возвышая голосъ и озираясь вокругъ стола, — блюдо, названное по причин его огромной величины "щитомъ Минервы", и приготовленное, между прочими дорогими приправами, изъ фазаньихъ мозговъ.
— Кхи, кхи, кхи! (восклицаніе Джонсона)
— Изъ мозговъ куликовъ…
— Кхи, кхи, кхи!
— Изъ внутреннихъ частей рыбы, называемой scari…
— У тебя лопнетъ жила на голов, — сказалъ м-ръ Фидеръ, — ты ужъ лучше дай себ волю.
— И еще изъ внутренностей миноги, добытой въ Карпатскомъ мор, — продолжалъ докторъ строгимъ голосомъ, — когда мы читаемъ объ этихъ роскошныхъ
— Что подумаетъ бдная мать, когда съ тобой сдлается апоплексическій ударъ! — сказалъ м-ръ Фидеръ.
— Домиціанъ…
— Ты весь посинлъ, — сказалъ м-ръ Фидеръ.
— Неронъ, Тиберій, Калигула, Геліогабалъ и многіе другіе, — продолжалъ докторъ, — это, однако-жъ, замчательно, сэръ, если вамъ угодно меня слушать, очень замчательно.
Но съ воспитанникомъ въ эту минуту сдлался такой ужасный припадокъ кашля, что товарищи начали колотить его въ спину, м-ръ Фидеръ поднесъ къ его губамъ стаканъ воды, a буфетчикъ долженъ былъ нсколько разъ провести его по комнат. Суматоха продолжалась не мене пяти минутъ, и когда, наконецъ, Джонсонъ началъ мало-по-малу приходить въ нормальное положеніе, въ комнат воцарилось глубочайшее молчаніе.
— Господа, — сказалъ дръ Блимберъ, — вставайте на молитву! Корнелія, сними Домби. Джонсонъ, завтра поутру передъ завтракомъ ты прочтешь мн наизусть по греческому тексту изъ Новаго завта первое посланіе Павла къ Ефесеямъ. Наши занятія, м-ръ Фидеръ, начнутся черезъ полчаса.
Молодые джентльмены поклонились и ушли. М-ръ Фидеръ сдлалъ то же. Въ этотъ короткій промежутокъ времени до начатія уроковъ воспитанники стали бродить попарно рука объ руку по небольшой площадк за домомъ, a нкоторые напрасно покушались засвтить отрадный лучъ надежды въ омертвломъ сердц Бриггса; но никто не позволилъ себ унизиться до игры. Въ условленное время снова раздался громкій бой мднаго таза, и классная комната наполнилась учениками, подъ предводительствомъ доктора Блимбера и м-ра Фидера.
Такъ какъ послобденный отдыхъ, по милости Джонсона, продолжался ныншній день мене обыкновеннаго, то вечеромъ передъ чаемъ воспитанники вышли гулять, и на этотъ разъ даже Бриггсъ принялъ участіе въ общемъ развлеченіи. Вмст съ питомцами вышелъ и самъ д-ръ Блимберъ, ведя подъ руку маленькаго Павла.
Чайная церемонія была столько же великолпна, какъ и обденная. По окончаніи ея, молодые джентльмены встали изъ-за стола, раскланялись и пошли повторять свои уроки, a м-ръ Фидеръ удалился въ свою комнату. Павелъ, между тмъ, забился въ уголокъ и старался угадать, что-то теперь думаетъ о немъ Флоренса. Въ этомъ убжищ его отыскалъ м-ръ Тутсъ, задержанный на нсколько минутъ чрезвычайно важнымъ письмомъ отъ герцога Веллингтона. Долго смотрлъ онъ на него, не говоря ни слова, соображая, по-видимому, какъ бы начать разговоръ.
— Любишь ли ты жилеты, Домби? — спросилъ онъ наконецъ.
— Да, — сказалъ Домби.
— И я люблю, — сказалъ Тутсъ.
Больше ничего не придумалъ сказать м-ръ Тутсъ, не перестававшій весь вечеръ разсматривать маленькаго Павла, который, по-видимому, очень ему нравился. Павелъ, съ своей стороны, тоже не хотлъ начинать разговора, такъ какъ молчаніе больше соотвтствовало его цлямъ.
Въ восемь часовъ молодое общество снова собралось въ столовую на молитву, передъ которой буфетчикъ предложилъ хлбъ, сыръ и пиво джентльменамъ, желавшимъ прохладить себя этими лакомствами. Церемонія окончилась словами доктора: "Господа, завтра поутру занятія наши начнутся въ семь часовъ". Тутъ только маленькій Павелъ въ первый разъ замтилъ y Корнеліи глазъ, который теперь былъ обращенъ прямо на него. Когда докторъ произнесь эти слова: "Господа, завтра поутру занятія наши начнутся въ семь часовъ", молодые джентльмены раскланялись и пошли въ спальни.