Домик номер десять
Шрифт:
Вблизи Софа была еще более ухоженной, чем изначально показалось Розе. Кажется, все достижения косметологии были опробованы женщиной, возможно даже была сделана ринопластика. Во всяком случае, нос был слишком идеальной, правильной формы. Она вся была слишком идеальной. Альбина смотрелась бы рядом с Софой простым мотыльком против шикарной бабочки. Удивительный народ мужики — смотрят налево даже от вкусного торта, норовят отчерпнуть борща, в случае с Альбиной — скорее жульен.
— Бывшая жена, — появился Михаил и обнял Софу, прижав к себе. — Рад, что все-таки решилась, — улыбнулся Розе. — Так, а чего пятые точки холодим, — обратился к гостям. — Давайте в дом! Рита, — посмотрел на рыжика, — будь добра, помоги.
Рыжик, или Рита, сверкнула глазами на Михаила, потом на Матвея, покраснела и рванула в дом.
— Пройдет, — понимающе кивнула Софа.
— Не выдумывай, а, — Матвея заметно передернуло, он быстро вернул дружелюбное выражение лица, подтолкнул вконец ошалевшую Розу к входной двери.
Стол уже был накрыт, по коридору сновала Рита, поднося последние закуски, мелькали рыжие локоны, узкое трикотажное платье, демонстрирующее девичью фигурку. Тонкую и звонкую. Все-таки с молодостью ничто не может сравниться, ни Розин объем груди при тонкой талии, ни ухоженность Софы, ни даже хрустальная рафинированность Альбины.
— Мам, — Матвей завел Розу на кухню, она замерла, испугалась не на шутку.
Ведь знала, что на кухне суетится мама Матвея, знала, что предстоит знакомство, знала, что бояться ей нечего, но тряслась, как осиновый лист на ледяном ветру в самую жуткую непогоду. Штормовое предупреждение! Знала, что мама Матвея не выносит посторонних на кухне, запрещая помогать даже сыновьям и матери. Что уж говорить про посторонних. Единственное, что было дозволено, не всем, а по выбору мамы — это отнести закуски на стол. Все! На этом аттракцион маминого либерализма заканчивался. Знала, а ощущала себя зайцем с трясущимся хвостом. Или лягушонком. Есть царевич, есть стрела, и есть вероятность, что не превратится Роза в царевну.
— Мама, это моя Роза, — Матвей крепко обнимал Розу, от этого становилось еще страшней. Мало Розе загадочного Рош ха-Шана и Ташлиха, а также слов, что сказала Идида Яковлевна, чтобы они не значили, еще и подбадривающие объятия Матвея не внушали оптимизма.
— Очень приятно! А что ж твоя Роза, — с нажимом проговорила «твоя», — не помогла мне на кухне?
— Потому что ты этого не любишь, — пожал плечами Матвей. — Это моя мама, Нелли Борисовна, — представил, пока Нелли Борисовна, не стесняясь, придирчиво, с особенной тщательностью осматривала Розу с головы до ног.
— Приятное знакомство, — проговорила Нелли Борисовна.
— Взаимно, — надо же что-то ответить. Роза ответила взаимно. Тем более, судя по всему, знакомство действительно выходило «взаимным» до самых печенок.
— Иди в комнату, — Матвей поцеловал Розу в краешек губ и развернул фирменным жестом лицом к выходу.
— И попросите принести Риточку блюдо для мафрума, она знает, где лежит. Такая чудесная девочка, такая умница, прелестный ребенок!
Дальше про прелестного ребенка и умницу Роза слушать не стала. Вошла в комнату, растерянно оглянулась. Все в сборе, Софа вальяжно сидела рядом с Михаилом, положив руку на его бедро собственническим жестом, рядом скакали Светик и Даниил. Порой Светик забиралась на колени к дедушке, тот показывал ей нехитрые фокусы, приводя девочку в неописуемый и громкий восторг. Идида Яковлевна сидела на диване и оживленно беседовала с одной из гостей, примерно ровесницей, и, как поняла Роза, — женой брата Идиды Яковлевны.
— Розалия, вы что-то ищите? — обратилась к ней бабулечка Матвея.
— Нелли Борисовна попросила блюдо для мафрума, — Роза надеялась, что правильно запомнила название блюда. Она не имела ни малейшего понятия, что это и из чего готовится. Она и простые-то вещи готовила с огромным трудом и без всякого энтузиазма, что говорить про экзотические. А «мафрум» звучало, как что-то волшебное из восточной сказки.
— Одну минуту, — юрко открыла антикварный сервант Идида Яковлевна и протянула большое кобальтовое блюдо. — Отнесите, будьте добры.
Роза не стала спорить. Отнести блюдо не велика проблема. Знала бы — лучше поспорила.
Неприлично подслушивать, и надо было сразу дать понять, что Роза вошла на кухню, но слова Нелли Борисовны вылетели как пуля и поразили Розу насквозь. Поразили — и в смысле «удивили» тоже. Роза так и стояла с этим дурацким кобальтовым блюдом, борясь с трясущимися руками, в страхе уронить и разбить, как кажется, только что разбилось сердце Розы.
Ведь мелочь, ерунда, не то, на что в обычной ситуации прагматичная и циничная Роза обратит внимание. Примет к сведению, если это нужно, а нет — выкинет из головы, как ненужный хлам.
Розе есть о чем подумать, кроме того факта, что Матвей Розенберг «воспользовался наивностью» Риточки в самом, что ни на есть, библейском смысле. «Взял ее невинность». Попросту — переспал с ней! С почти ребенком! И пусть она совершеннолетняя, что это меняет!
Ей от силы девятнадцать, а может, и семнадцать! А Матвею Розенбергу тридцать четыре года!
— Не спал я с ней, — устало вздохнув, проговорил Матвей. — Оставьте с Верой Абрамовной Ритку в покое.
— Маргарита — чудесная девушка, умница, лучшая для тебя партия.
— Маргарита — чудесная девушка. Девушка! Ей девятнадцать лет, она моя ученица, я — не лучшая партия для нее. К тому же у Риты есть молодой человек. Так что простите меня с Верой Абрамовной, но я пасс.
— Это не молодой человек, это недоразумение! — взвыла Нелли Борисовна — И потом, как честный человек, ты обязан!
— Как честный человек, мамуля, я не занимаюсь сексом со своими ученицами и молоденькими девочками.
— Конечно же, сексом ты занимаешься с Розой. У вас двоих написано на лбу, что сегодня вы занимались этим! Мало того, что ты работаешь в такой день, так еще и… — Нелли Борисовна вздернула нос и возмущенно фыркнула.
— Ты очень наблюдательна, — Матвей хихикнул по-мальчишески, попытался перегнуться через маму, чтобы своровать лакомый кусочек. Как мальчишка!
Почему-то Роза улыбнулась этой мизансцене.
– Прости мамуля, встречаться и заниматься любовью я буду с женщиной, которую люблю, а не с «лучшей партией» по версии Веры Абрамовны и твоей. Роза, — резко повернулся к дверям, где монументом застыла Роза. — Что стоишь, как неродная, давай это несчастное блюдо! — засмеялся.
— Смотрю, твоя Роза, — снова с нажимом на «твоя», — не слишком воспитана, если подкрадывается во время конфиденциального разговора сына с матерью.