Домик номер шестнадцать
Шрифт:
– Откуда известно?
– Курьер сказал, - пожала плечами Ольга и победно посмотрела на Михаила.
Накося, мол, выкуси, со своей Поплавской. Пока ты, товарищ начальник, отвергаешь проверенную во всех отношениях женщину, твоему архипрекрасному профессионалу, не стесняясь, присылают цветы.
Надо же, а Коулс умеет быть обходительным мужчиной, может, он и любовник отличный, вон, и Ивановой до сих пор нет на работе. Отсыпается? Предъявить было нечего, к сожалению Михаила. Ненормированный рабочий день, свободный график. Сегодня присутствие
Ох, и разозлило Михаила это гнездо аиста с розами. Демонстрация его глупости, даже идиотизма. А на что он рассчитывал? Что Альбина прикинется невинной овцой и откажется от пышущего тестостероном Коулса?
Этого не может быть, потому что быть не может. И предъявить нечего, и, главное, незачем. А злился Михаил, злился так, что места себе не находил, бегал по кабинету, как хомяк в колесе, позабыв, зачем он явился сегодня в офис. Набить бы морду Стиву, а эту гадину блондинистую придушить к собачьим потрохам, тряхнуть так, чтобы позвонки ссыпались в ажурные трусы! И себя заодно…
Олень вислоухий! Правильно Иванова говорила – олень. Рогами, того и гляди, потолок снесёт. Ольга даст шанс одуматься, Софа и вовсе не ввяжется в авантюру с первым встречным, а Иванова… Иванова отморозит себе уши назло ему, Михаилу, не то что переспит с Коулсом.
Эпический пушной зверь!
К шести вечера выполз из кабинета, как из норы дикий зверь, злой, взлохмаченный, готовый сожрать любого, кто попадётся на глаза, неважно, съедобный или ядовитый. Опасный хищник или травоядный. Михаил Розенберг жаждал крови. Любой.
И виновница его состояния как раз стояла посредине приёмной и с наслаждением нюхала вигвам. Михаил даже не слышал, как Альбина пришла, и не знал, что уже собиралась выходить. Притопала за метлой? Своя в ремонте, не иначе!
– И каким это ветром нам такую красивую тётеньку занесло? – перефразировал Михаил ставшую крылатой фразу. – Голова не болит?
– Нет, - Альбина широко улыбнулась и прижала жуткую икебану к себе. – У меня ничего не болит, – проговорила почти по слогам.
– А у тебя?
– У меня-то с чего? – Михаила передёрнуло. – Не меня этой ночью отлюбил борец в тяжёлом весе, – всё-таки не удержался от комментария.
– Жаль, может, подобрел бы, - пожала плечами, как ни в чём не бывало, Альбина Иванова.
Всё ей божья роса!
– То-то я смотрю, Коулс раздобрился, метёлку креативную прислал! – продолжал давить Михаил, глупо и мелочно, но остановиться не мог.
Его буквально трясло от злости и ревности. А это была именно ревность, неожиданная, внезапная, оглушающая!
– Может и метёлка, - вспыхнула Альбина. – Зато Стиви ухаживает!
– А я что, по-твоему, делаю? – буквально проорал Михаил, сам от себя находясь в шоке.
Прямо сейчас он бы с радостью не кричал, а молча вытряс душу из этой девицы нетяжёлого поведения!
– Ты? Да ничего ты не делаешь! Орёшь, как бизон, слюнями брызгаешь, а женщине нужен поступок. Хоть вон, букет!
– По-твоему, это букет? – уставился
Может, он всё же не протрезвел? Или это близость алебастровой кожи и почти невидимых веснушек так действует? Духи? Признание собственного идиотизма? И главное, что делать с этим пониманием?
Да, он злится, как леший, которому наступили на лапу, его буквально разрывает на миллиард частиц, ещё пара минут, и из ушей польётся удобрение, но эта ненормальная Иванова точно не нужна ему. Противопоказана! Он же не враг себе!
– Это. Букет, - пришпилила Альбина и вышла, традиционно хлопнув дверью.
Хорошо, что в приёмной не было Ольги, не будет стыдно, когда Михаил избавится от наваждения по имени Иванова Альбина.
Ирландский паб манил добродушным светом в окнах. Михаил думал не слишком долго перед тем, как зайти в полутёмное помещение. Обложенные кирпичом стены были украшены стилизованными фотографиями и картинами, бармен оказался разговорчивым и доброжелательным, а официантки приветливыми. Михаил даже сытно закусывал и игнорировал виски, но к полуночи карета превратилась в тыкву, а Михаил в пьяное нечто. Или ничто.
С трудом передвигая ноги, он поплёлся домой, ведя мысленный диалог сначала с матерью, а потом с Альбиной. Беляночкой. Новоявленной родственницей, классным специалистом, сногсшибательной, безумной, безрассудной, ненормальной женщиной. Его.
Круглосуточный магазин цветов встретил огнями, ёлками всех размеров и цветов, разнообразием флоры всевозможных оттенков и сортов. Не слишком долго думая, Михаил ткнул в розы средней длины, кремового цвета, они напомнили ему Альбину. Лично выбрав самые свежие и крепкие бутоны, едва ли не на вес, ориентируясь на то, сколько поместится в руке, Михаил вышел на улицу, под летящие хлопья сырого снега. Теперь он знал, куда направляется. Зачем – не знал, а вот куда – ведал.
Знакомый двор встретил редкими горящими окнами, Михаил потоптался под аркой, ожидая, когда кто-нибудь пройдёт в парадную, так и не дождался. Позвонил по знакомому номеру, без толку, не ответила. И нашёл гениальный выход, увидев свет на заветной кухне.
Михаил, как в старом добром фильме, видел цель, верил в себя и не замечал препятствий. Только пьяный мозг мог додуматься добраться к окнам кухни Ивановой по строительным лесам, в темноте, с букетом наперевес, покачиваясь от принятого на грудь ирландского пива.
Сколько раз Михаил чуть не сорвался, предпочёл не думать, а потом и вовсе забыть. Потом стоял на уровне окна и смотрел через стекло и шторы на кухню, напевая давно забытое «Свет в твоём окне», пока не замёрз окончательно, и не пришлось стучать, а потом и скрестись в окно.
Северо-западный ветер пронизывал даже во дворе-колодце, минусовая температура не щадила, а мокрый снег падал за шиворот и на непокрытую голову. Кажется, Михаил отрезвел, или ему так казалось. Единственное, что не чудилось Михаилу, а было явью – это стук собственных зубов от холода и сырости.