Доминика из Долины оборотней
Шрифт:
– Солнышко, я могу их, таких, штук десять купить без проблем. Я же говорил, что богат, и тебе не нужно волноваться, на что мы будем жить.
– Я и не волновалась. Но даже и представить не могла… Господи, остров… И он наш. – До меня стало постепенно доходить, что всё это правда. – И нам не нужно уезжать?
– Только если мы сами этого не захотим.
– Но как? Как ты решил?.. Как догадался?..
– Я подумал об этом с самого начала, едва увидев его. Сразу представил, что здесь можно устроить поселение вроде вашей Долины. Место замечательное, и очень уединённое, чужие сюда точно не сунутся. Тогда-то я и предложил отцу идею с благотворительностью и аукционом. А уж когда увидел, как ты полюбила этот остров, понял, что принял правильное решение.
– Правильное! Самое правильное! – Я запрыгнула на Фрэнка и стала покрывать поцелуями его лицо. – Спасибо, спасибо, спасибо! – потом спрыгнула, помчалась на второй этаж, вылетела на веранду и, окинув взглядом окружающую нас красоту, заплясала от радости. – Он наш! Наш! И не нужно уезжать! Ура!
Попрыгав и поорав какое-то время, я слегка успокоилась, оглянулась на Фрэнка, который стоял, привалившись к косяку, и со счастливой улыбкой наблюдал за моими восторгами, а потом задала ему весьма важный, можно сказать, животрепещущий вопрос:
– Фрэнк, а как ты думаешь, здесь будет расти клубника?
Эпилог. Часть 1
Каждой твари по паре
1 сентября 2061 года
Я проснулась в ту же секунду, как Фрэнк осторожно переложил меня со своей груди и встал с кровати. А поскольку он так старался меня не будить, то я продолжила старательно «спать», прислушиваясь к его шагам и шороху в углу комнаты. Через некоторое время у меня над ухом раздалось негромкое:
– Мамочка, мы кушать хотим.
Открыв глаза, я улыбнулась своим любимым мужчинам, большому и маленькому, причём первый держал второго в протянутых ко мне ладонях, в которых кроха Люк лежал, как в колыбели. Усевшись поудобнее, я взяла на руки своё сокровище, уже недовольно кряхтящее и чмокающее, в ожидании завтрака, и приложила к груди. Малыш тут же присосался к источнику пищи и притих, а я с улыбкой разглядывала крохотное, но крепкое тельце в одном памперсе – любую другую одежду и пелёнки он рвал, для памперсов пока координации не хватало, но вскоре он и до них доберётся.
Светлый пушок на головке, родинка над уголком рта, ярко-синие глазки – этот цвет у него с самого рождения, никакой невнятной голубизны человеческих новорожденных, – и уже сейчас идеально прекрасные черты лица, показывающие, что вырастет он копией папочки, только цвет волос будет моим.
– Мне кажется, он ещё немножко подрос, – прошептала я, любуясь нашим с Фрэнком творением.
– Конечно, подрос! – согласился со мной мой любимый муж. – Совсем большой у нас с тобой сынище. Месяц – это очень солидный возраст, скоро в школу, а там и колледж не за горами. Э-эх.
Он тяжело вздохнул и смахнул несуществующую «скупую мужскую слезу».
– Как ты его услышал? – поинтересовалась я. – Он ведь даже вертеться ещё не начал, не говоря уж о том, что не заплакал.
– Он позвал меня.
– Уже? Так рано?
– Я же говорю – совсем взрослый. Но вообще-то это не был зов в прямом смысле. Я проснулся от дикого голода и ощущения мокрого памперса на заднице. Учитывая, что спал я голым, чувство было... необычным, как минимум.
– Поразительно! – покачала я головой, с восхищением глядя на своего талантливого сына.
Маленькие гаргульи слышали родителей, в основном, конечно, отцов, с рождения, но сами начинали отвечать в возрасте трёх месяцев или старше, как правило, это был мысленный плач. Научившись этому способу общения, малыши практически переставали плакать вслух, и это было очень удобным – смертные мамы могли спокойно спать, пока бессмертные папы вскакивали к малышам по ночам.
Всё это я узнала, став мамой, и хотя мне требовалось в два раза меньше времени, чем Фрэнку, для того, чтобы выспаться, а будучи тоже бессмертной, я не уставала, но он всё равно решительно взял на себя ночные вставания к нашему заплакавшему детёнышу, даже пытался подкладывать его к моей груди, не будя меня. Наивный, я просыпалась раньше него, но позволяла ему заботиться о нас обоих, раз уж это доставляло ему такое удовольствие.
– Я никогда не слышал, чтобы малыши так рано начинали общаться, тем более – таким способом, – в голосе Фрэнка звучала настоящая отцовская гордость. – Возможно, это его дар. В конце концов, в вашей семье необычные способности даруются вместе с бессмертием, а Люк родился уже бессмертным.
– Ох, надеюсь, что он просто вундеркинд, и овладел вашей семейной телепатией чуть раньше других, – покачала я головой, поглаживая пальцем сосредоточенно нахмуренный лобик. – Не хотелось бы ему такого дара, как настоящая телепатия. Меня мой-то дар порой раздражает, хотя он и весьма ограничен, а что, если Люк сможет читать мысли всех окружающих? Это же ужасно! Он же с ума сойдёт!
– Солнышко, погоди пугаться. Люк всего лишь сообщил мне о своём дискомфорте, а ты уже опасаешься, что он стал телепатом. Сама подумай, будь у него выбор, кого бы он позвал? Кто в состоянии его накормить?
– Ты прав, я слегка нагнетаю. Ладно, подождём, понаблюдаем, может, действительно, просто более раннее развитие, вот и всё. Не хочу ему дара, от него не всегда польза, всякое бывает. Хорошо, что у Фанни дара нет.
– Она так не считает, но я тоже этому рад. Пусть побудет просто ребёнком, насколько это вообще возможно.
– Как она, кстати? Ещё не проснулась?
– Нет, всё ещё спит, – раздался тихий голос с первого этажа. – Всем доброе утро.
– Привет, Майкл, – так же тихо ответила я. – Ты что, опять полночи любовался, как она спит?
– Нет, только последние два часа, – последовал совершенно серьёзный ответ.
– Я же пошутила! – одними губами сказала я Фрэнку, а он в ответ лишь пожал плечами. Ну, да, половинки – они такие. И я потихоньку привыкаю, правда. Но иногда всё равно бывает немножко странно.