Доминика из Долины оборотней
Шрифт:
– Без проблем, – пожал плечами Коннор, вновь закидывая испуганно оглядывающегося человека на плечо. – Как я понял, там есть ещё комнаты? – проговорил он, шагая к двери «кухни». – Вот там и расположимся. Я могу дать раненому свою кровь, если нужно.
Пирс, подхватив мужчину на руки, направился следом, бормоча:
– Хорошо, что бедняга спит. Но когда-нибудь он всё же проснётся. Надеюсь, здесь есть хорошее обезболивающее.
После их ухода, дядя Ричард заворковал, поглаживая волосы Эбби.
– Всё, плохой дядя ушёл.
Послушно оторвавшись от его груди, Эбби взялась за недоеденную кашу, а я задала-таки Дэну вопрос, который возник у меня, как только я сообразила, какая связь между Рэнди и Эриком. Я даже задала этот вопрос самому Эрику, но ответ получить не успела.
– Дэн, Эрик ведь тоже гаргулья?
– Да, конечно, – он явно был удивлён моим вопросом. – Неужели у тебя возникли сомнения? Достаточно лишь взглянуть на него...
– Я не только глядела на него, я его трогала. Эрик горячий! Почему? Вы же все холодные. МЫ все холодные. А он горячий. Почему он такой... особенный?
– Эрик не особенный, Ники, он обычный. Обычный ребёнок. Все наши дети до перерождения ничем не отличаются от человеческих.
– Правда? – для меня это было новостью.
– А как, по-твоему, Рэнди умудрилась жить среди людей? – поинтересовался у меня Дэн – До её перерождения никому и в голову не приходило, насколько она необычная.
– Я... я как-то не задумывалась, – растерялась я. – Мне неизвестны такие подробности.
– Отец, ну что ты, в самом деле. Сам-то ты как давно узнал о существовании Рэнди? А Ники и без этого было о чём подумать в последние дни.
– Да, что-то я не сообразил. Почему-то думал, что все в курсе.
– В Долине, думаю, все, – вмешался Дуглас. – О спасении Томаса и «волшебной крови» в курсе вся семья. Но вот то, что у ваших детей тёплая кожа, для меня, например, такая же новость, как и для Ники.
Тут все трое усмехнулись. На мой удивлённый взгляд ответил Фрэнк.
– Пирс сказал, что он-то это знал. Такой довольный, что хоть в чём-то превзошёл Дугласа. И даже средний палец ему через стену показал.
– Но это же не видно, – возразила я.
– С ним же Коннор, а значит, нам видно, – усмехнулся Дэн.
Итак, получается, что я Пирса и не вижу, и не слышу, Дуглас слышит, но не видит, а Дэн и Фрэнк и видят, и слышат. Забавно. А если вдуматься, то дядя Ричард сейчас не то что Пирса, он и нас не слышит, сосредоточившись на Эбби. И я так за него рада!
Эбби сказала, что бессмертна, и это здорово. Она, конечно, выглядит заметно старше дяди Ричарда, но это не страшно. Всё же она уже не древняя старушка, и даже не пожилая женщина. Могло быть гораздо хуже. Решив ещё разок полюбоваться этой чудесной парой, я взглянула в их сторону и ахнула, уже не помню в который раз за сегодня.
В объятиях дяди Ричарда сидела девушка, юная и прекрасная, выглядевшая лет на двадцать, может, чуть старше. Идеально гладкая кожа лица оттенялась нежным румянцем, огромные зелёные глаза смотрели на нас с любопытством, изящный ротик украшала нежная улыбка.
– Ричард, не корми её больше! – испуганно воскликнул Дуглас.
– Почему? – искренне удивился тот.
– Потому что после следующей тарелки она может превратиться в ребёнка!
Эбби заливисто рассмеялась, словно колокольчики зазвенели на ветру.
– Нет, ребёнком я уже не стану, – ответила она Дугласу. – Это и есть моё истинное обличье. Я всегда такая. Уже очень давно. И никогда раньше не менялась.
– Расскажи нам, девочка, – попросил Дэн, присаживаясь на подлокотник дивана, рядом с Фрэнком. Дуглас примостился на другом. Щенок, всё это время тихо лежащий в уголке дивана, поднял голову, взглянул на него, но, убедившись, что с дивана его сгонять никто не собирается, снова опустил морду на лапы и, как и все, с интересом уставился на Эбби.
– Меня зовут Абигайл Беннет. Первые двадцать два года своей жизни я была самой обыкновенной. Мой отец был фермером, мой муж был фермером. Моя жизнь была тяжёлой, но она ничем не отличалась от жизни всех женщин, которых я знала. Тяжёлая работа с самого детства, раннее замужество, частые роды. К двадцати двум годам я родила пятерых детей, но в живых осталось лишь двое.
Я увидела, как глаза Эбби наполнились слезами, и сама чуть не расплакалась от жалости к ней. Но, как оказалось, самое страшное было впереди.
– Мы жили в беспокойное время. Набеги индейцев были чем-то привычным, до нас постоянно доходили известия о том, что чью-то ферму сожгли, или где-то кого-то убили. Это было частью нашей жизни, мы к этому привыкли. Но однажды они напали на нашу ферму.
Голос Эбби звучал все глуше, слезы уже не стояли в глазах, а бежали по щекам.
– Не надо, – прижавшись губами к её волосам, почти простонал дядя Ричард. – Если тебе больно это вспоминать, то не надо.
– Нет, я хочу рассказать. Хочу объяснить, как я стала такой. Хотя, если честно, и сама этого не понимаю. В общем, индейцы убили моего мужа, детей и... меня.
– Но ты жива! – воскликнул Дуглас.
– Верно. И этого я не понимаю. Индейцы долго пытали нас с мужем. Точнее, мне это показалось очень долгим. Я... я не стану вдаваться в подробности, но это было ужасно. Последнее, что я запомнила – с меня сняли скальп.
Тошнота подкатила к моему горлу, единственное, что меня удержало от падения в обморок – это осознание, что Эбби цела, совершенно цела, и что бы с ней ни сделали когда-то давно, теперь она жива и здорова.
Я видела, как напряглись лица мужчин, как зажмурился и сморщился, словно от сильной боли, дядя Ричард. Даже щенок уткнулся мордой в лапы и тихонько заскулил.