Домзак
Шрифт:
– Ты не Бароном ли Тавлинским будешь?
– спросила старуха с редкими седыми усиками и россыпью крошечных родимых пятен на щеках.
– Байрон. Он самый.
– Он налил в пробку виски, протянул собеседнице. Со здоровьицем.
Та с усмешкой взяла пробку, понюхала и выпила. Ее товарка расправилась с виски таким же манером.
– На деда похож, - сказала маленькая.
– Вылитый.
– Змею от змеи не отличишь, - сказала высокая усатенькая.
– Прости меня, грешную, но дед твой был козел козлом. Убили, говорят?
– Убили.
– Свят, свят...
Старухи разом перекрестились.
– На
– неопределенно проговорила маленькая.
– Всем воздастся.
– Ему-то достанется, - без злобы сказала высокая.
– Я сама в Домзаке жила, сколько раз его там встречала - не счесть. Одно время к Наде Зверевой наладился, она тогда как раз с мужем развелась. А как она забеременела, так он ее и бросил. С тех пор она и запила. Потом и замуж вышла, а все равно пила не переставая... и второго мужа потеряла...
– Сама виновата. Кто ж его не знал? Все знали.
– И ты, что ли?
Маленькая задохнулась от негодования.
– Язык у тебя - что у дьявола: шипастый, Вера!
– Да показал бы он тебе тогда сторублевую - ты б до Москвы без штанов дернула б!
– Я без штанов никогда не ходила! И с козлами не вязалась, как некоторые.
– Ты это про кого?
– подобралась усатая.
Байрон встал, попрощался - но старухам было уже не до него - и направился к машине, оставленной в жидкой тени берез. Издали разглядел женскую головку, склоненную над книгой.
– Привет!
– Он сел за руль.
– Что читаем?
– Что придется, - ответила Диана.
– От тебя опять как из винной бочки...
Она бросила книгу на заднее сиденье.
Он оглянулся: "Нарцисс и Гольмунд" Гессе.
– Цыц, принцесса, - весело отозвался он, запуская двигатель.
– Домой или куда-нибудь?
– Домой неохота: Нила как убитая ходит, остальные еще не вернулись. А давай-ка я лучше за руль сяду, а? От греха подальше.
Пожав плечами, Байрон вышел из машины и сел на пассажирское место.
Диана с места газанула на всю катушку.
– Чего машину не запираешь? Здесь хоть и не Москва, но сопрут - ахнуть не успеешь.
– На развилке не раздумывая свернула направо - к центральной площади.
– Ты к бабушке ходил?
– И к отцу. Поехали на мост - оттуда вид хороший.
– Он хлебнул из горлышка, потянулся.
– Хорошо здесь!
– Наездами - да.
– Ты мои подарки успела разобрать? Извини, хотел сам преподнести, да вот... Книги, диски, кассеты...
– Спасибо, разобрала. Вот только когда читать все это - не знаю. Байрон, я же в Высшую школу экономики поступила.
– Во страсть!
– с восхищением проговорил он.
– В святая святых экономического либерализма. За тебя, принцесса! Я рад, правда.
– Он снова глотнул.
– Но зачем тогда тебе Шатов?
– Там видно будет...
– Дед успел подкинуть тебе на учебу, жилье и так далее? А то не стесняйся: у меня хватит.
– Допил виски и закрутил пустую флягу пробкой.
– Майя Михайловна говорит, что ты и в Москве киряешь, как бешеный. Когда ж ты успеваешь на бирже играть? Кстати, как ты вообще в это дело ввязался? Ты мне никогда про это не рассказывал.
Байрон закурил, опустив боковое стекло.
– Друзья помогли. Вместе служили в Афганистане, потом встречались - они в столице осели. Не то чтобы не разлей водой, но раза два-три в год встречались. Артем экономический закончил, сейчас в одной суперкомпании начальником департамента. Аршавир тоже где-то учился после армии, служил в КГБ, сейчас в какой-то информационно-аналитической фирме командует. Но, судя по всему, эта фирма - явная "дочка" ФСБ. Что-то вроде экономической разведки и контрразведки. Когда я из прокуратуры ушел, предложили мне в консалтинговую фирму пойти. Шахматно-юридические этюды решать. И бабки неплохие, и все прочие условия... Но, видишь ли, я пятнадцать лет занимался чистой уголовкой: убийства, дедовщина, хищения оружия и так далее. Надо было, по сути, переучиваться, а значит, начинать с нулевой должности. Я же, как тебе, может быть, известно, человек высокомерный... ну, не сложилось... Вот тут ребята и помогли. Артем и Аршавир. Биржевые-то хитрости я быстро освоил - на полулюбительском уровне, конечно, - но им и этого оказалось достаточно...
– Они были твоими инсайдерами, - догадалась Диана.
– Шпионами!
– Что-то вроде. Они наводили меня на компанию, которая разогревает акции почти что на пустом месте, и подсказывали, когда эти акции покупать свально, а когда разом продавать. Но это - случай. А чаще рутинная слежка за курсом, открытые позиции, короткие позиции, стоп-лоссы, фьючерсы и прочая мутота. Я и до сих пор по-настоящему не осовоил этот словарь. Любой двадцатилетний мальчишка-биржевик даст мне сто очков вперед. Дед помог стартовым капиталом, да у меня еще от продажи старой квартиры кое-что оставалось, так что играл я не с пустыми руками. Для Артема с Аршавиром это было благотворительностью, разумеется, а для меня - двадцать-тридцать тысяч в месяц. Впрочем, бывало и меньше, но редко...
– На виски хватает.
– Миленькая, биржевые торги начинаются в половине одиннадцатого утра, поэтому я успевал к тому времени выпить, отоспаться, еще раз выпить, вздремнуть, принять душ, позавтракать и сделать первый звонок брокеру. А вечерами - книги или видео. В последнее время чаще видео, чем книги.
Медленно проехав по мосту, Диана свернула с шоссе на узкую грунтовую дорогу, пролегавшую через рощу (деревья карабкались на холм, голую вершину которого занимали двухэтажные дома), и вскоре остановилась.
Байрон снова закурил.
– После Афгана я чувствовал себя этаким Растиньяком - Москва лежала у моих ног. Я читал Карабчиевского, Плевако, Александрова и Кони, я читал Достоевского и запрещенного Набокова - "Дар"... Я считал, что непременно завоюю мир - во всяком случае, мой мир - тот огромный кусок хорошей, правильной, если угодно - праведной, интересной жизни. Я ни секунды в этом не сомневался даже после матримониальных моих неудач - ну их к черту! Невзирая ни на что я был твердо уверен в себе, в том, что я - лучший. И Чечня подхлестнула меня, повела, хотя, конечно, нас, военных следователей, ненавидели все - и солдаты, и офицеры с генералами, и местные. Я дышал полной грудью, принцесса. По инерции все эти чувства, ощущение личного могущества и значимости не оставляли меня и после того, как я потерял ногу... Но жизнь - как, впрочем, и следовало ожидать, оказалась стократ сильнее меня. И безжалостнее. Я не жалуюсь. Я отношусь к тому разряду отчаявшихся людей, которые считают, что жаловаться - ниже их достоинства. Занятие бесприбыльное и унизительное.