Домзак
Шрифт:
Огляделся. На галереях, подпертых деревянными столбиками, валялось брошенное и забытое тряпье, какие-то полуразбитые ящики, обломки старой мебели. Под галереями были кучно свалены сосновые бревна - судя по светлым срезам, еще не успевшие пропитаться водой. Дверь церкви перевязана проволокой. В храме хранились запасы угольных брикетов для кочегарки, пристроенной сбоку (когда-то дед здорово сэкономил на угле, заключив выгодный договор на поставки угольных брикетов для тюрьмы, которые продолжались и после того, как Домзак тюрьмой быть перестал). Ее ржавая труба была скобами прихвачена к церковной стене и достигала срезанной верхушки храма. Слева от церкви громоздились
– Эй, там!
– раздался мужской голос.
– Выходи сюда!
Виктор Звонарев в линялой майке курил, пряча сигарету в кулак, на галерее. За его спиной колыхалась занавеска.
– Я Тавлинский, - сказал Байрон.
– По делу к тебе.
– Мать, что ли, прислала?
– Нет.
– Тогда заходи - гостем будешь.
Кваритира Звонаревых состояла из четырех комнат - бывших камер, между которыми были пробиты дверные проемы. "И здесь жила Оливия, - подумал Байрон, входя в кухню.
– Неужели и впрямь любила этого Михаила? После меня, после того самого удара молнии?" На столе, крытом клеенкой, стояла батарея водочных бутылок, окруженная тарелками с грибами, помидорами, вкривь и вкось нарезанной колабасой, ломтями липкого хлеба и дольками лимона. Запах в кухне, к удивлению Байрона, был непривычно - по сравнению с обычным шатовским кухонным запахом - пищевой, чистый. Разве что из соседней комнаты, дверь в которую была слегка приоткрыта, тянуло застарелой мочой и горелыми восковыми свечами.
– Мать отсыпается, - хмуро пояснил Виктор, садясь за кухонный стол. Будь гостем, Байрон Тавлинский. Почему тебя назвали нерусским именем? Извини, конечно.
– Мать любила Байрона. Джорджа Гордона. Это поэт такой английский был...
– Не держи меня, пожалуйста, за дурака, - сказал Виктор, наливая в граненые стаканы водку.
– Лорд Байрон. Слыхал. Правда, не читал ничего - мне Пушкина хватило.
– Усмехнулся.
– За знакомство?
Они выпили. Закусили грибами и колбасой. "А колбаса хорошая, машинально отметил Байрон.
– Не обижает матушка своих телохранителей".
– Ви-ить!
– простонала из соседней комнаты женщина.
– Кто там у нас?
– Извини.
– Втоктор налил стакан доверху.
– Надо даму опохмелить. Тогда она заснет и не будет мешать разговору.
Он скрылся за дверью.
"Может, и он, - равнодушно подумал Байрон.
– Голая жопа. Мать постоянна в своих привычках, как говаривал дед. Но мотив?"
– Я ей сказал, что ты Тавлинский, - сообщил вернувшийся Виктор.
– Она, кажется, даже обрадовалась.
– Обрадовалась?
– Она часто вспоминала старика. Иногда даже добром поминала. Говорила, может, один за всю жизнь и был у меня мужчина, которого любила. Это она про мистера-капиталистера, твоего деда. Сорок секунд уже прошло - пора еще по одной.
Они выпили.
Виктор обладал неброской внешностью: крепыш, с татуировкой на левом плече в виде скрещенных мечей, разве что сросшиеся на переносье брови хоть как-то выделяли его из толпы таких же, как он, окружавших - в Москве их Байрон встречал часто - новых русских, в народе этих выкормленных стероидами и анаболиками битюгов называли "быками".
Байрон молча выложил на стол конверт с купчей. Виктор неторопливо перелистал бумаги, кивнул.
– Я всегда знал, что он не обманет. Еще по одной?
– Мать беспокоится, что ты сегодня не вышел на работу.
– Дела.
– Виктор налил в стаканы водки.
– Будь.
Выпив, он закурил и уставился на Байрона.
– Майя Михайловна говорила, что ты в Афгане воевал. И даже Героя схлопотал.
– Было.
– А в Чечне что? Я ж там и действительную отбыл и по контракту отбабахал.
– А что в Чечне?
– Байрон закурил, бросив пачку "Мальборо" на стол. - Я же следователь военной прокуратуры. Нас ни местные не любили, ни свои. То есть ненавидели.
– Было за что.
– Ну да, кому нужен чужой присмотр за такими, как ты. Где служил-то? Кого не спрашиваешь, все говорят: в спецназе, в ГРУ и тэ пэ.
– В спецназе. Без дураков. Можешь запросить в военкомате.
– Да я верю.
– А чему же не веришь?
– Меня обвиняют в убийстве деда.
– Ого, - без выражения сказал Виктор.
– Додумались.
– Ты уволиться решил, что ли?
– Вроде того. Оружие сдам - пусть не беспокоятся. Да и на что мне их Макаров? Пукалка. Но ты ж не за этим приехал?
– Ты был у матери в ночь убийства? Без протокола, Вить...
– В протоколе записано, что не был.
– Виктор усмехнулся.
– А может, ты меня выслушаешь, полковник?
– Подполковник.
– Договорились. Так вот выслушай, брат. Не обижайся на "брата" - так все друг дружку зовут, кто через Чечню прошел... А я хочу тебе рассказать о своем родном брате Мише. Михаиле. Знаешь, кем он для меня был? Богом. Я хоть и верующий человек и понимаю, что грех так про земных людей говорить, но Миша был настоящим богом для меня. Отца-то не было. А был брат. Он мне ширинку застегивал. Понимаешь? Стирал, убирал за мной, учил ботинки чистить, на коньках кататься, всему учил. На закорках катал. Однажды я - это весной было - поехал на коньках и влетел в полынью. А? В полынью. Ближе к весне дело было. Я в полном обмундировании ушел под лед, перепугался, дыхания никакого, руками в лед уперся, и вдруг чья-то рука меня из соседней полыньи вытаскивает за шкирку. Мишка! Отнес меня на руках домой, обтер, дал чаю горячего и спать уложил. Тогда я впервые смерть глаза в глаза увидал. А он меня - спас. Выдернул с того света. Рассчитал все - и из соседней полыньи вытащил. Так что пусть не говорят, что он пьяница был забубенный! И ты не смей говорить!
Байрон кивнул.
– Когда он из армии вернулся, пошел на фабрику. А она вскоре развалилась. Мишка попивать стал, не так чтобы очень, но - каждый день. Не дрался.
– Виктор покивал.
– Это он к тому времени, когда на Оливии женился, стал руки в ход пускать. А когда я вернулся из Чечни, тут вдруг и случай: Миша погиб. Утонул.
– Он подался к Байрону.
– Я же через многое прошел, потому и не поверил, что брат по своей воле отправился на тот свет. Он смерти боялся. Боялся.
– Ты Оливию винишь?
– Нет, - сразу ответил Виктор.
– Ее - нет. Но и в смерть случайную - не поверил. Это ж до чего надо дойти, чтобы самому съехать на инвалидной коляске в ледоход!
– Не кричи.
– Байрон выпил.
– Ну и водку здесь делают гадкую!
– Здесь все делают гадкое!
– закричал в голос Виктор.
– Всю жизнь!
– Он тоже закурил. Морщины на его лбу разгладились.
– Знаешь, полковник, я сразу не поверил. И сразу подумал: кому выгодно? Правильно?
– Оливии?
– Нет. Не ей. Я решил выждать и посмотреть хорошенько, кто из этого выгоду извлечет. Тут как раз старик меня шофером к твоей мамаше определил... удобное место...