Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

Донъ-Кихотъ общалъ слдовать во всемъ совтамъ хозяина, и за тмъ ршился безотлагательно, на заднемъ двор корчмы, стать на страж оружія. Собравъ и положивъ его на корыто, находившееся возл колодца, онъ съ щитомъ въ рук, съ копьемъ въ кулак, гордо и спокойно началъ ходить вокругъ него. Узнавъ о сумасшествіи незнакомца, ршившагося проводить ночь на страж оружія, и о страстномъ желаніи его быть посвященнымъ въ рыцари, вс люди, бывшіе въ корчм, влекомые желаніемъ взглянуть на это неслыханное зрлище, вышли на дворъ и помстились на такомъ разстояніи отъ Донъ-Кихота, что могли ясно видть какъ, видно довольный собой, онъ то ходилъ тихимъ, мрнымъ шагомъ взадъ и впередъ, то останавливался и, облокотясь на копье, устремлялъ взоры на свое оружіе. Хотя наступила уже глубокая ночь, но луна сіяла такъ ярко, что можно было безъ труда различить малйшія его движенія. Въ это время одинъ изъ погонщиковъ муловъ, ночевавшихъ въ этомъ дом, захотлъ напоить своихъ животныхъ, для чего ему необходимо было снять съ корыта оружіе Донъ-Кихота, но Донъ-Кихотъ, увидвъ приближающагося человка и угадывая его намреніе,

гордо закричалъ ему: «неблагоразумный рыцарь, дерзающій приблизиться къ оружію безстрашнйшаго изъ смертныхъ, опоясавшихъ себя мечомъ; подумай о томъ, что ты намренъ длать, и да не коснется рука твоя лежащаго предъ тобою оружія, если ты не хочешь заплатить жизнью за свою смлость!» Погонщикъ, не обращая вниманія на слова Донъ-Кихота, — хотя лучше было-бъ для его здоровья послушаться ихъ, — взялъ оружіе за ревень и швырнулъ его далеко отъ себя. Быстре молніи герой нашъ поднялъ взоры къ небу и, поручая душу свою Дульцине, воскликнулъ: «моя дама, бодрствуйте надо мной въ минуту этого перваго оскорбленія, испытываемаго порабощеннымъ вами сердцемъ; пусть ваша благосклонность поддерживаетъ меня въ этой первой, грозящей мн опасности». Въ тоже мгновеніе, кинувъ свой щитъ, онъ схватилъ въ об руки копье и нанесъ имъ такой ударъ по голов погонщика, что тотъ безъ памяти повалился на землю; второй такой-же ударъ избавилъ-бы его, вроятно, навсегда отъ необходимости звать на помощь врача, наказавъ дерзкаго, Донъ-Кихотъ собралъ оружіе, положилъ его на прежнее мсто и, какъ ни въ чемъ ни бывало, съ невозмутимымъ спокойствіемъ сталъ по прежнему ходить взадъ и впередъ. Немного спустя, другой погонщикъ, не зная о случившемся съ его товарищемъ, захотлъ также напоить муловъ и также тронулъ оружіе Донъ-Кихота. Не произнеся на этотъ разъ ни слова и не обращаясь съ воззваніемъ ни въ какой дам, Донъ-Кихотъ поднялъ копье и нанесъ имъ новому смльчаку такіе три или четыре удара, что копье его чуть не разлетлось въ дребезги. На крикъ раненаго сбжались вс погонщики, бывшіе въ корчм, и тогда Донъ-Кихотъ, поднявъ свой щитъ и обнаживъ мечъ, воскликнулъ, обращаясь къ своей повелительниц: «цвтъ красоты! Услышь меня въ эту минуту и обрати свои чудесные взоры на очарованнаго тобою рыцаря, угрожаемаго такой страшной опасностью!» Посл этого воззванія, онъ почувствовалъ себя исполненнымъ такой силы, что вс погонщики муловъ въ мір не заставили-бы его, кажется, сдлать ни шагу назадъ. Товарищи раненаго погонщика, видя, въ какомъ несчастномъ положеніи онъ находился, принялись швырять въ Донъ-Кихота каменьями, но рыцарь, защищаясь щитомъ, безстрашно оставался у корыта на страж оружія. Напрасно хозяинъ кричалъ во все горло, убждая погонщиковъ оставить въ поко сумасшедшаго, который, пользуясь привилегіей полуумныхъ, останется правъ, перебивъ всхъ погонщиковъ муловъ въ Испаніи; голосъ его вопіялъ въ пустын, заглушаемой крикомъ Донъ-Кихота, ругавшаго враговъ своихъ подлою и низкою чернью, а самаго владтеля замка, допускающаго у себя такое обращеніе съ странствующими рыцарями, клеймилъ именемъ клятвопреступника. «О», говорилъ онъ, «будь я посвященъ въ рыцари, я-бъ доказалъ ему, что онъ измнникъ. А вы, жалкіе люди», продолжалъ онъ, обращаясь къ погонщикамъ: «приблизьтесь, нападите на меня вс вмст, и тогда вы увидите, какъ накажу я вашу дерзость». Мужество его наконецъ восторжествовало; въ него перестали швырять каменьями, и Донъ-Кихотъ, допустивъ унести раненыхъ, съ прежнимъ величавымъ спокойствіемъ сталъ на страж оружія.

Хозяинъ, находя не совсмъ веселыми глупости своего гостя, ршился поскоре посвятить его въ рыцари, чтобы избавиться отъ него. Онъ просилъ Донъ-Кихота извинить грубость нсколькихъ неучей, хорошо притомъ наказанныхъ за свою дерзость, клялся, будто вся эта исторія произошла безъ его вдома, и за тмъ повторилъ, что у него нтъ часовни, но что она отнюдь не необходима для обряда посвященія въ рыцари, сущность котораго, какъ говорилъ хозяинъ, превосходно знакомый, по его словамъ, со всми подробностями этой церемоніи, состояла въ двухъ ударахъ мечомъ, однимъ по плечу, а другимъ по затылку посвящаемаго, которые могли быть даны во всякомъ мст, даже среди чистаго поля. «Что-же касается до стражи оружія», добавилъ онъ, «то вы сторожите его боле четырехъ часовъ, тогда какъ по рыцарскимъ законамъ для этого достаточно двухъ».

Донъ-Кихотъ, безъ малйшаго затрудненія, повривъ словамъ хозяина, изъявилъ готовность слушаться его во всемъ, и просилъ только окончить, какъ можно скоре, обрядъ посвященія, потому что — «если я подвергнусь здсь нападенію, будучи посвященнымъ рыцаремъ, говорилъ онъ, то не выпущу изъ этого замка живымъ никого, кром лицъ, порученныхъ моему охраненію благороднымъ отцомъ по оружію». Не обращая на эти слова никакого вниманія, хозяинъ отправился за книгой, въ которой записывалъ отпускавшіеся погонщикамъ муловъ ячмень и солому, и возвратился съ нею къ своему гостю, въ сопровожденіи двухъ знакомыхъ намъ женщинъ и мальчика, несшаго зажженный свчной огарокъ. Велвъ Донъ-Кихоту стать на колни, онъ самъ вперилъ глаза въ книгу, длая видъ, будто-бы читаетъ молитву, потомъ взялъ у Донъ-Кихота мечъ, которымъ ударилъ его сначала по затылку, потомъ по плечу; наконецъ пригласилъ одну изъ женщинъ опоясать новопосвященнаго рыцаря мечомъ, что та исполнила чрезвычайно ловко и скромно, готовая ежеминутно разсмяться и удерживаемая отъ этого только воспоминаніемъ о недавно случившемся съ погонщиками муловъ. «Да содлаетъ васъ Господь счастливымъ рыцаремъ», сказала она Донъ-Кихоту, «и да озаряетъ Онъ побдами ваше оружіе». Рыцарь спросилъ ея имя, желая знать, какой благородной дам обязанъ онъ оказанной ему милостью? Та отвчала, что ее зовутъ Толоза, что она дочь толедскаго лоскутника, торгующаго въ рядахъ Санчо-Беноіа, и что во всякое время, во всякомъ мст готова чмъ можетъ служить ему. Донъ-Кихотъ просилъ ее, во имя дружбы къ нему, прибавить къ своему имени частицу донъ и называться донна-Толоза, что дама, опоясавшая его мечемъ, общала исполнить. Другая дама надла ему шпоры и тоже должна была сказать свое имя. Узнавъ, что ее зовутъ Молинера, что отецъ ея честный антекверскій мельникъ, и получивъ отъ нея также общаніе прибавить къ своему имени частицу донъ и называться донна-Молинера, онъ разсыпался передъ нею въ благодарностяхъ и предложеніяхъ своихъ услугъ. Окончивъ съ обрядомъ посвящевія, рыцарь, желавшій уже быть на пути къ приключеніямъ, поспшилъ осдлать Роесмнанта и, подъхавъ верхомъ къ хозяину, разсыпался передъ нимъ въ благодарностяхъ за оказанную имъ услугу

въ такихъ изысканныхъ выраженіяхъ, что перо наше отказывается передать ихъ съ непогршимой врностью. Хозяинъ, желая скоре распрощаться съ своимъ гостемъ, въ немногихъ словахъ отвтилъ Донъ-Кихоту на его любезности и, не требуя ничего за постой, съ Богомъ отправилъ его въ дальнйшій путь.

Глава IV

Начинало свтать, когда Донъ-Кихотъ, покинувъ зазжій домъ, отъ радости видть себя посвященнымъ рыцаремъ чуть не подпрыгивалъ на сдл. Припоминая, однако, совты хозяина, касательно вещей, которыми необходимо ему было запастись, онъ ршилося вернуться домой, чтобы запастись деньгами и бльемъ, и въ особенности пріискать оруженосца, имя въ виду возвести въ это званіе одного несчастнаго крестьянина, бдняка, обремененнаго семействомъ, но, по мннію Донъ-Кихота, способнаго, какъ нельзя больше, быть оруженосцемъ странствующихъ рыцарей. Россинантъ, какъ-будто угадывая намреніе своего господина — вернуться домой, пустился бжать такою рысью, что, казалось, ноги его не касались земли. Спустя немного времени, до слуха нашего героя начали долетать жалобные звуки, раздававшіеся, какъ казалось, въ чащ лса, расположеннаго за право. Удостоврясь въ дйствительности ихъ, онъ воскликнулъ: «благодареніе небу, низпосылающему мн такъ скоро возможность выполнить обязанность моего званія и пожать плоды моихъ благородныхъ намреній». — Въ туже минуту, пришпоривъ Россинанта, онъ поскакалъ къ тому мсту, откуда исходилъ крикъ. Не усплъ онъ сдлать и двадцати шаговъ, какъ увидлъ въ лсу лошадь, привязанную къ одному дубу, и мальчика, лтъ около пятнадцати, обнаженнаго до поясницы, привязаннаго къ другому. Этотъ-то мальчикъ кричалъ немилосердно, и не безъ причины: высокій, здоровый крестьянинъ билъ его мднымъ поясомъ, приговаривая за каждымъ ударомъ: «смотри и молчи».

«Простите, ради Бога, простите, говорилъ ему мальчикъ, впередъ и буду лучше смотрть за вашимъ стадомъ». При вид истязаемаго ребенка, Донъ-Кихотъ, воспламененный благороднымъ негодованіемъ, воскликнулъ: «недостойный рыцарь, прилично-ли нападать на человка, лишеннаго возможности обороняться! Не угодно-ли вамъ ссть на коня, взять въ руки копье (къ дереву, въ которому привязана была лошадь, приставлено было и копье), и я съумю доказать вамъ, что не благородно такъ дйствовать, какъ вы».

Крестьянинъ, увидя передъ собою привидніе, вооруженное съ ногъ до головы и приставившее къ груди его копье, униженно проговорилъ: «государь мой! этотъ мальчикъ стережетъ моихъ овецъ, но такъ небрежно, что въ ноемъ стад оказывается ежедневная убыль, и теперь, когда я наказываю его за лность, или, быть можетъ, за его плутни, онъ говоритъ, будто я длаю это, чтобы не доплатить ему жалованья. Клянусь Богомъ и моей душой, — онъ лжетъ».

— Ложь — въ моемъ присутствіи, несчастный вилланъ! воскликнулъ Донъ-Кихотъ: клянусь освщающимъ васъ солнцемъ, ты вынуждаешь меня проколоть тебя насквозь этимъ копьемъ. Сію минуту отвязать мальчика и заплатить, что ему слдуетъ, или, зову въ свидтели Бога, я уничтожу тебя въ этотъ мигъ.

Крестьянинъ, потупивъ голову, не говоря ни слова, отвязалъ несчастнаго мальчика, котораго Донъ-Кихотъ спросилъ, сколько долженъ ему хозяинъ?

«За девять мсяцевъ по семи реаловъ», отвчалъ мальчикъ. Герой нашъ, сосчитавъ, нашелъ. что это составитъ шестьдесятъ три реала, и веллъ крестьянину заплатить ихъ своему пастуху сію-же минуту, грозя ему, въ противномъ случа, смертью. Крестьянинъ, дрожа отъ страха повторилъ, что онъ клялся (въ сущности онъ вовсе не клялся) и опять клянется, что не долженъ столько своему слуг, изъ жалованья котораго слдуетъ вычесть за три пары изорванныхъ башмаковъ и за два кровопусканія, сдланныя ему во время болзни.

— Пусть это идетъ въ счетъ за безвинно-нанесенные ему удары, сказалъ Донъ-Кихотъ; если онъ изорвалъ кожу башмаковъ твоихъ, то взамнъ ты изорвалъ его собственную кожу, и если ты пускалъ ему кровь, когда онъ нуждался въ этомъ, то теперь ты пустилъ ему ее безъ всякой нужды, и слдственно расквитался съ нимъ вполн.

— На бду мою, отвчалъ крестьянинъ, при мн нтъ денегъ, но пусть Андрей пойдетъ со мной, и я разочтусь съ нимъ до послдняго реала.

— Боже меня сохрани идти съ нимъ! закричалъ Андрей: если онъ останется со мною одинъ на одинъ, то, какъ съ святаго Вароломея сдеретъ съ меня живаго кожу.

— Нтъ, нтъ, онъ ничего не сдлаетъ теб, отвчалъ Донъ-Кихотъ, пусть только онъ дастъ мн слово рыцаря, и я отвчаю за твое жалованье.

— Помилуйте, говорилъ мальчикъ, хозяинъ мой вовсе не рыцарь, а просто крестьянинъ Иванъ Гальдудо, по прозванію Богатый, живущій около Кинтанарры.

— Это ничего не значитъ, замтилъ Донъ-Кихотъ: Гальдуды могутъ быть такими-же рыцарями, какъ и вс другіе, потому-что насъ облагораживаютъ не имена, а наши дла; каждый изъ насъ сынъ своихъ длъ.

— Правда, отвчалъ Андрей, но сыномъ какихъ-же длъ можетъ считаться мой хозяинъ, не платящій мн жалованья, заработаннаго мною въ пот лица?

— Другъ мой, возразилъ крестьянинъ, за что ты такъ чернишь меня? Клянусь всми рыцарскими орденами въ мір, если ты пойдешь со иной, то я сполна заплачу теб твое жалованье, еще съ процентами.

— Отъ процентовъ я тебя освобождаю, сказалъ Донъ-Кихотъ, заплати ему только что слдуетъ, больше я ничего не требую, но помни свое слово; иначе клянусь отыскать тебя гд-бы ты ни былъ, и хотя-бы ты умлъ прятаться лучше стнной ящерицы, а дабы ты зналъ съ кмъ имешь дло, то услышь, что я безстрашный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, бичъ зла и рушитель неправды. Помни-же свое слово, или я вспомню о своемъ. Сказавъ это, онъ пришпорилъ Россинанта и удалился съ мста расправы. Крестьянинъ проводилъ глазами удалявшагося рыцаря, и когда тотъ скрылся у него изъ виду, онъ опять принялся за своего пастуха.

— Пойдемъ, говорилъ онъ ему, пойдемъ со мною, чтобы я могъ заплатить теб твое жалованье, какъ мн веллъ этотъ рушитель неправды.

— Клянусь, отвчалъ Андрей, если вы не исполните всего, что вамъ веллъ этотъ великодушный рыцарь, которому да ниспошлетъ господь долгіе и счастливые дни за его мужество и справедливость, то я отыщу его, гд-бы онъ ни былъ, и онъ расправится съ вами, какъ общалъ.

— Очень хорошо, очень хорошо, сказалъ крестьянинъ, и чтобы показать на дл, какъ я люблю тебя, я задолжаю теб еще, чтобъ больше заплатить. Съ послднимъ словомъ, онъ схватилъ Андрея за руки, привязалъ къ прежнему дубу и билъ его до полусмерти, приговаривая: «зови, зови рушителя неправды; посмотримъ, придетъ-ли онъ разрушить вотъ эту, хотя она не сдлана и на половину: потому-что я, право, не знаю, почему не сдираю съ тебя живаго кожу. Теперь ступай, отыщи своего судью», сказалъ онъ, отвязавъ несчастнаго мальчика, «и пусть онъ приходитъ исполнять свой приговоръ».