Донкихоты Вселенной
Шрифт:
Неожиданно Надя бросилась к Бурунову:
– Константин Петрович, милый! Позвольте, я вас поцелую!
Бурунов, который о таком мог лишь мечтать, оторопел.
Поистине сердце девушки - загадка! При такой поэтической внешности для ее эмоционального взрыва, оказывается, требовались не стихи, а абстрактные рассуждения.
– Это то, именно то, что я знала, в чем сомневалась и что хотела услышать!
– задыхаясь, говорила Надя, поцеловав Бурунова в обе щеки. Теперь ответьте на последний вопрос. Хорошо?
– Хотел
– Скажите, Константин Петрович, вот вы, так уверенный в отсутствии "парадокса времени", вы... вы решились бы на полет с субсветовой скоростью?
– Вы обезоруживаете меня. Но я хочу, чтобы вы оценили мою искренность, которая могла бы сказаться не только в этом ответе, но и в другом признании, о чем вы могли бы догадаться.
– Да, я хочу, чтобы вы искренне сказали бы мне все...
– О, тогда позвольте поцеловать вашу руку в знак всех владеющих мною чувств...
Надя протянула Бурунову руку. Все-таки он вооружил ее.
Бурунов галантно склонился, запечатлевая, пожалуй, несколько затянувшийся поцелуй.
– Браво, браво!
– послышался звонкий женский голос с другой стороны полянки.
– Вот где я нашла эту воркующую парочку!
Бурунов невольно отшатнулся от Нади, сделав вид, что он разглядывает свисающую с дуба ветку.
– Эй, Звездочка!
– крикнула Надя.
– Не хочешь ли принять участие в нашем ворковании? У нас тут с профессором расхождение во мнениях.
– Ах, поцелуйчики, начиная со щечек, ручек, называются "расхождением". А что же в таком случае "схождение"?
Говоря это, Кассиопея, распустив смоляные волосы, перебегала лужайку, утопая по грудь в траве.
В цветастом ярком платье, сама смуглая, она казалась легкой тенью, скользившей по цветной россыпи.
По пути она срывала ромашки, прикладывая их к волосам.
– Побереги "гороскоп", - крикнула Надя.
– Не рви цветы, не рви!
– Это не ландыши, которые расцветут лишь через три года и вы снова явитесь сюда за ними. На дно ушедшего пруда.
Бурунов посмотрел на Надю и обратился к Кассиопее:
– Если вы, милая Кассиопея, вспоминаете о дне ушедшего пруда, то должны были услышать и о теореме Ферма, и о теореме Крылова, и даже о "парадоксе времени".
– Ничего я не слышала! Ни о каких теоремах! Хватит с меня университетской аудитории! Я просто нашла старую плотину, когда-то запруживавшую воду давнего ручья.
– А незабудки остались, - заметил Бурунов.
– Незабудки, незабудки!
– передразнила Кассиопея.
– Я вам никогда не забуду, Константин Петрович, что вы тайком от меня улетели в Абрамцево.
– Почему тайком? Вы опоздали на взлетолет. Академик ведь болен.
– Кстати, он спит. А если бы я действительно опоздала на все взлетолеты, то не нашла бы вас здесь в уединении. Я ведь на дельтапланах не летаю, как некоторые героини, - и она посмотрела в сторону Нади,
– Ну, Звездочка! Это уже слишком!
– возмутилась Надя.
– И совсем даже не слишком! Думаю, что и твой Долговязов тебя по рыжей головке не погладил бы.
– Оставь Никиту, - отрезала Надя.
– Пойдемте домой.
– Правда, правда!
– подхватил Бурунов, прекрасно поняв суть упоминания о Вязове, упрекнув при этом себя за необдуманную старательность в опровержении "парадокса времени". Должно быть, не зря его расспрашивала об этом Надя. Уберечь ее надо от Вязова, а не доказывать, что тот вернется к ожидающей его подруге.
– Надо идти, - продолжал он.
– Ведь мы с Надей обещали "исправиться" к ужину. И Наталья Витальевна ждать не умеет.
– Это вы ждать не умеете, Константин, что означает постоянный, Петрович. Я теперь буду вас звать Зефир Петрович, в знак вашей ветрености!
– А из тебя получилась бы недурная актриса, - заметила Надя.
– А что? Недурно для лесной сцены? Но это еще не семейная сцена! Нет-нет, дорогой профессор! И не мечтайте!
– злорадно продолжала Кассиопея, крепко ухватив Бурунова под руку.
Когда они спускались по земляным ступенькам в овраг и перешли мостик, обогнавшая их Надя остановилась у старинного деревянного сруба. Здесь из нержавеющей трубки текла струя родниковой воды, которую поздний владелец аксаковской усадьбы, меценат Мамонтов, приказывал возить к себе в Москву в бочках.
Надя, набирая воду полными пригоршнями, освежила лицо и, не вытирая его, обратилась к Бурунову, подошедшему с Кассиопеей:
– Константин Петрович! А вы все-таки не ответили на мой последний вопрос.
– Какой такой вопрос?
– заинтересовалась Кассиопея.
– Видите ли, - в замешательстве начал Бурунов.
– Даже в наше время, не говоря уже о прошлых столетиях, высоко интеллектуальные атеисты не стеснялись своих суеверий и в известной степени порой щеголяли ими. Так, драматурги или актеры, уронив на пол рукопись, считали своим долгом с размаху сесть на нее, чтобы избежать провала спектакля. Смешно? Но укоренилось. Видные ученые, уходя из дому, при всей своей безбожности, стараются не возвращаться, не то "пути не будет", ссылаясь при этом на народную мудрость примет.
– А что подскажет вам, соратнику академика Зернова, ваша научная мудрость при ответе на мой вопрос?
– не отставала Надя.
– Сказать по правде, мне не хочется лукавить перед столь обворожительной аудиторией. Сочтите это суеверием, как хотите, но мне не преодолеть предрассудка, не допускающего "тысячелетней разлуки" с современным человечеством. На ваш вопрос я отвечаю отрицательно!
– Что такое?
– воскликнула Кассиопея.
– О чем это вы?
– Я спросила Константина Петровича, решился бы он улететь на звездолете с субсветовой скоростью или нет?