Доннерджек
Шрифт:
— Пусть сами сражаются за свои права. Как я.
— Это было очень давно, Транто. — Самка помахала кисточкой на кончике хвоста. — Похоже, меня обманули на твой счет. Мне казалось, что страдания, выпавшие на твою долю, заставят тебя желать справедливости для всех, а ты веришь лишь в право сильнейшего.
— Я и есть сильнейший.
— Здесь… Итак, похоже, ты не станешь служить нам. Мне придется сообщить тому, кто меня послал, что я потерпела поражение. Очень жаль. Мы могли бы стать… друзьями.
— Как скажете, леди. Видимо, я слишком стар для таких вещей.
Транто наблюдал за самкой,
Впрочем, Транто все-таки не заметил, как Маггл тихонько выскользнул из стада и скрылся за темным пологом джунглей, не заметил он и как тот вернулся несколько часов спустя.
Совет старейшин Церкви Элиш обсуждал самые обычные проблемы: выразил благодарность Ауду Арафу (чей отряд по борьбе с кризисными ситуациями справился с возникшими беспорядками превосходно — насколько это вообще было возможно); выразил завуалированный упрек в адрес тех, кто поддался панике; обсудил бюджет, ассигнования на расходы и, в самом конце, лозунги и призывы. Все присутствующие прекрасно понимали, что события в Центральном парке поставили церковь в исключительно тяжелое положение — даже откровения Артура Идена имели не такие сокрушительные последствия.
И вдруг произошло чудо.
Все смотрели на место во главе стола, где стояло кресло, всегда остававшееся пустым, — напоминание об Иерофанте, которого никто никогда не видел ни в Веритэ (хотя многие подозревали, что именно там он и должен объявиться), ни в Вирту (хотя легенды утверждали, что именно там он родился)… Так вот, все смотрели на Пустое Кресло — то вдруг окутало мерцающее сияние, а в следующее мгновение глазам собравшихся на Совет старейшин предстало поразительное зрелище.
В мягком удобном кресле сидел человек, мужчина — уродливое лицо, римский нос, редкие белые волосы и глубокие морщины вокруг рта, точно он смеется целыми днями. Впрочем, сейчас незнакомец не смеялся, даже улыбка не тронула его губ. Одет мужчина был в свободную полинявшую футболку, на которой красовалась надпись: «Джинджер Роджерс делала все то же самое, что и Фред Астер, только наоборот и на высоких каблуках».
Тем членам Совета старейшин, кто родился в Веритэ, пришлось сильно напрячься, чтобы вспомнить, что жители Вирту умеют принимать любое обличье, какое только пожелают. Человек в мешковатых шортах и футболке с таинственной надписью вполне мог оказаться Иерофантом, существом, которое имеет право разговаривать с Высшими Богами и является вестником Истины.
Иерофант обвел взглядом старейшин, на мгновение задержавшись на каждом лице в отдельности; он не обошел вниманием даже помощников. И у всех возникало ощущение, будто его бесцветные глаза буравят, проникают в самое сердце и могущественное существо видит мельчайшие сомнения и узнает о самых сокровенных желаниях так легко, словно они выписаны на лбах теми же черными буквами, что украшали его футболку.
Рэндалл Келси, принадлежавший когда-то к касте
— Итак, я полагаю, вы все думаете, что стали участниками грандиозной шутки, — сказал Иерофант глубоким сердитым голосом, точно медведь, проснувшийся после зимней спячки.
Арлетт Папастрати, надо отдать ей должное, нашла в себе смелость ему ответить. В Веритэ она была невысокой смуглой женщиной, чью внешность портили черные усики. Здесь же, в Вирту, ее огненные роскошные волосы и ослепительная внешность убеждали мужчин в том, что во вселенной все-таки есть божественная красота.
— Великий Иерофант, вы имеете в виду события в Центральном парке?
— Ты же знаешь, что именно их я и имею в виду, сестра.
— Мы ни в коем случае не считаем их грандиозной шуткой. Мы просто недооценили… резвость некоторых второстепенных божеств.
— Полный провал, верно?
Иерофант рассмеялся, в его грубоватом голосе начал все больше и больше проступать бруклинский акцент. Никто из присутствовавших на Совете старейшин не мог опуститься до того, чтобы засмеяться вместе с ним, однако помощники, привыкшие во всем следовать за своим начальством, подобострастно захихикали. Когда смех (если это, конечно, называется смехом) стих, Иерофант снова заговорил:
— Видимо, вам кажется, будто беспорядки, последовавшие за маленьким представлением, устроенным Белом Мардуком, означают, что нам придется задержаться на пути, освященном Богами?
— Великий Иерофант, — проговорил Ауд Араф, — анализ показывает, что в сложившейся ситуации разумнее всего поступить именно так. Власти Нью-Йорка и несколько частных лиц, пострадавших во время беспорядков, подали на нашу Церковь в суд. Кроме того…
— Помолчи.
Ауд немедленно выполнил приказ; впрочем, он удивленно заморгал, не понимая, почему кто-то смеет сомневаться в справедливости его мнения. И хотя Араф занимал не такое высокое положение, как многие из здесь присутствующих, он не раз доказывал, что совершенно справедливо возглавляет отделение, занимающееся безопасностью, и пользуется заслуженным авторитетом среди старейшин.
— Вы, ребята, совершенно не знаете, как следует управляться с толпой, — заявил Иерофант и почесал живот. — Если мы сейчас отступим, они подумают, будто мы признаем свою вину — вину, напоминаю вам, к которой мы не имеем никакого отношения. Как эти идиоты представляют себе появление божества? Думают, что в небе появятся голуби и на головы начнут сыпаться белые розы? Мы ничего не скрыли, когда речь шла о богах Древнего Вавилона — божествах Огня и Воды, вырвавших Порядок у Хаоса и с трудом сохранявших сложившееся положение вещей. Мы не поклоняемся слабовольным эстетам! Кретины должны быть счастливы, что, пролетая у них над головами, Мардук устроил лишь небольшой фейерверк и немного их напугал.