Донор
Шрифт:
– Итак, вы закончили школу, отслужили оловянным с-солдатиком в Красной Армии, вернулись в Ригу, осмотрелись и задумались о своем предназначении, резюмировал БД
– Во мне бушевал неистребимый дух предков, - горячился Босс.
– Я понял, что должен начать собственное дело вопреки жестким правилам Уголовного Кодекса СССР. Если бы не подоспела перестройка, мой предпринимательский дух наверняка привел бы меня в тюрьму...
– Излагаете совсем неплохо.
– Те, кто стремились к собственной независимости накануне перестройки, занимались выращиванием и продажей цветов. Это был единственный легальный способ зарабатывания денег вне государственных
– Итак, вы принялись за цветы, но, разумеется, не стали, как все ходить по камням, а п-пошли своей дорогой...
– Именно так и было. Мои коллеги продавали товар, где придется. Самые разумные возили рассаду в Ленинград на "Жигулях".
– Зная вас, могу предположить, что вы сразу набили цветами рейсовый автобус, отправлявшийся в П-питер.
Босс не повел глазом и равнодушно произнес:
– Каждый раз, когда мне надо было переправить цветы в Ленинград, я обращался к военному командованию транспортной авиации, расквартированному в Риге, и загружал цветами какой-нибудь ихний самолет...
БД встал на цыпочки, выражая восторг по поводу цветочных подвигов хозяина. В те времена достать транспортный самолет Военно-воздушных сил СССР - об аренде военных самолетов речи не было вообще, - было не менее сложно, чем получить квартиру в Кремле.
– Позже я сумел договориться с самолетным начальством и стал возить цветы в Сибирь и на Дальний Восток, стараясь попадать на праздники. Я был набит деньгами и стал сорить ими... Ты, ведь, говорил: "Деньги что навоз. Надо разбрасывать...". Однако моих мозгов хватило, чтобы остановить праздники с постоянной выпивкой и бабами и заплатить за учебу в институте. И хотя выпивка и бабы так и оставались слабостями, доставлявшими наслаждение и мешавшими всю жизнь, я закончил институт и был готов к новым подвигам. Завершились съемки фильма, где я был директором картины. Я водил дружбу с известными актерами и режиссерами. Мир вокруг был прекрасен. Перестройка открывала новые возможности, и я замер, приготовившись к прыжку...
Большой Босс был джентльменом и неординарной фигурой. БД, как никто другой, знал, что Босс был латышским Гэтсби, великим и странным, удачливым и рассчетливым. Эта мысль раздражала, успокаивала и умиротворяла. В его душе смешались зависть к человеку, сумевшему только собственными талантами пробиться на самый верх социальной и финансовой лестницы, заработав миллионы там, где интеллигентный умница БД потерпел крах, и невольная гордость, что хоть служит он не капризному ничтожеству, но яркой личности... Деградирующий без хирургии, без друзей и коллег, БД не мог взять в толк, что соревнуется с Боссом, на чужом поле, в чужой для себя игре, играет с хозяином в теннис, а тот валит его на корт приемами карате, и, несмотря на мощные подачи и выходы к сетке, БД проигрывал.
Глава 8. Поти
Через несколько дней, из Батуми, где заканчивались вступительные экзамены в медучилище, я отправился с чужестранкой на прогулку в соседний город Поти....
Я долго плавал среди огромных волн, шумно накатывающих на берег. Такие большие волны бывают только в Поти. Я демонстрировал мастерство человека с детских лет посещавшего бассейн. Потом я лежал подле нее, целуя худенькие плечи и читая Тютчева, забыв, что он ей недоступен...
Мы перекусили в местном кафе и побрели по безлюдному пляжу. Через полчаса мы оказались на песчаном островке, заросшем тростником, разделись догола в одной из бухточек и принялись целоваться. Черная тучка, в которой бесшумно сверкали молнии, быстро
– Так звучыт орган Рыыгас Доомэ, - сказала она прерывистым шепотом.
– Мыслящий тростник... под ветром, - сказал я.
– Кажется, Плутарх... или Паскаль... И Тютчев написал про это замечательные стихи...
– Мээнье страшно! Едэм обратно. В кораблык.
– Не трусь!
– я впервые называл ее на ты.
– Со мною тебе нечего бояться.
– Рука скользнула к нежным волоскам в паху и вниз, в еще сухую глубину...
Мы стояли в окружении странно гудящего тростника, тесно прижавшись животами и неистово раскачивались, не замечая ни сильного дождя, который барабанил уже несколько минут, ни рева ветра, несущего с собой царапающие кожу шуршащие тростниковые листья, ни наступивших сумерек. Гроза усиливалась, вовсю громыхая раскатами, и мы, стараясь поскорей раствориться друг в друге, увеличивали движения слипшихся тел.
"Как ты это делаешь?
– удивлялся во мне хирург-экспериментатор.
– Там гладкая мускулатура, которой нельзя управлять. Это все равно, что пытаться взглядом двигать стакан с водой..."
– Нэ ухоодыть! Постойтэ так... Хочу подвыыгать стаакан...
Мы долго бегали под дождем, периодически падая на мокрый песок, а когда собрались идти обратно, наступила ночь.
– Н-надо с-спешить!
– Занервничал я.
Мы принялись искать одежду и, обшарив все близлежащие заросли тростника, нашли мою большую серую майку с надписью Adidas на спине и один ее туфель. Все остальное исчезло вместе с очками, без которых я ничего не видел. Драматизм и комизм ситуации были настолько очевидны, насколько нелепы, что я принялся хохотать, забыв о подружке.
Разорвав майку на две части, я протянул ей больший кусок. Она легко справилась со своим обрывком, умело завязав его на талии. Я посмотрел и, оставшись довольным осмотром, сказал:
– I'm afraid we're lost.
– We'd better ask for directions?
– ответила она.
– I'll ask it at the next Police Station. Go ahead, Darell!
– я впервые назвал ее именем, которое останется с ней навсегда, на всю жизнь, и протянул руку.
– Груудкы, - виновато сказала она, потянув пальцами за твердые соски.
– По мне, в таком виде ты можешь показаться на трибуне мавзолея, улыбнулся я.
– С-странно, но ты не к-кажешься голой. Идем.
– Менье надо подмыть...
– Не дури, Д-даррел! П-похоже, ты и впрямь собралась в Кремль. Боюсь, гигиенические процедуры и макияж тебе понадобятся не с-скоро...
– Гдээ забрать дэньги в обратную дорогу?
– Не унималась она.
Она начинала нервничать. Я подошел к ней и поцеловал.
– В этой жуткой экстремаловке, чужестранка, т-ты вела себя п-просто п-потрясающе... как настоящая леди... What do I do make you want me. Steady, Honey. You're well done. Don't worry. Worse things happen. We will find our way...
Когда мы, наконец, вышли к пляжу, было совсем темно.
– It's pitch-dark! Moreover there is not a living soul!
– подытожил я.
– Выыжу свэт горыыт там!
– сказала она и взяла меня за руку.
Через несколько минут мы подошли к домику спасателей, сквозь тонкие стенки которого доносилось негромкое пение. Взобравшись по лестнице и приоткрыв дверь, я увидел в полумраке за столом трех молодых грузин, не похожих на сексуальных вегетарианцев... Приблизившись, я разглядел большую пятилитровую бутыль с вином.