Донор
Шрифт:
– Гамарджоба!
– сказал я близоруко щурясь.
– П-простите, что в-вторгаюсь.
– Я мучительно подбирал слова, стараясь скрыть волнение, понимая, что чужестранка без лифчика, с обрывком майки на бедрах может вызвать у них такие сексуальные желания, с которыми они не захотят или не смогут совладать.
– Я в-врач из Тбилиси, - начал я.
– Б-борис Коневский, п-профессор К-коневский из института х-хирургии. Может быть, к-кто-то из вас с-слышал или ч-читал в г-газетах...
Грузины с укоризной разглядывали
"Трое здоровых мужиков. Она, конечно, не умрет, если они станут насиловать ее, но может остаться инвалидом... и еще психологический стресс.". Я пересчитывал варианты, чтобы знать, что нас ждет и как далеко я могу зайти в переговорах. Я понимал: захоти они изнасиловать чужестранку, мне не остановить их.
– Я здесь отдыхаю с женой и детьми.
– Я прислушался к себе и, решив, что пока не сделал ошибок, продолжал.
– П-пока мы п-плавали, украли нашу одежду, мои очки, сумки с документами и деньгами. Очень расчитываю на ваше понимание и помощь, джентельмены, - я замолчал, ожидая реакции.
– А где жена, доктор?
– Глухой голос, без привычного грузинского акцента, навел на меня тоску.
"Кто этот сукин сын, что так хорошо говорит по-русски?
– подумал я, близоруко вглядываясь в лица людей за столом.
– Тусклый, глухой и невыразительный голос человека, который не остановится ни перед чем..."
– Садитесь, батоно доктор, - сказал толстый, горбоносый парень с длинными светлыми волосами, падающими на глаза, и уступил стул.
– Спасибо! Моя жена там за дверью...
– Я приведу ее, - сказал тот со светлыми волосами, что уступил место.
– Н-н-нет! Я с-сам!
– И бросился к двери, но тут же вернулся обратно: Она н-н-не может! Она голая! П-почти с-совсем!
– я с трудом выкрикивал слова, размахивая рукми и вглядываясь в их лица.
– Омари!
– глухой тусклый голос был совершенно спокоен.
– Приведи ее!
Из-за стола встал тот, кого звали Омаром: тощий, as lean as a rake, и высокий, не смотря на сутулую спину, с рыжими, как у Сталина, усами под носом и темными волосами.
– Я сам, - сказал я и вышел за дверь.
– Я здээс, Боорыс!
– раздирающий душу акцент родил во мне отчаянно щемящюю жалость к этой прекрасной молодой женщине, которая не подозревает, что может с ней приключиться сейчас... и со мной.
– Хоолодно. Мэнье скоро надо домой. Заамэрзаю совсэм.
– Пойдем. Стой за спиной и молчи... А что делать с грудками?
Она прикрыла груди ладонями, совершенно расплющив их.
– Нет! Так еще хуже. Опусти руки, Даррел. Выпрями спину, пусть торчат. Покажи, что не трусишь...
– Я перестал заикаться от страха.
Молодые мужики, видимо, таращились на чужеземку. Я не видел их лиц без очков, только слышал, как сделалось прерывистым и шумным их дыхание. Похоть клубилась и густела пропионатом тестостерона, заполнявшим
– Тоже мне, Зоя Космодемьянская!
– сквозь жуткий страх сумел улыбнуться я, не понимая, что она в ступоре...
Грузины заговорили разом, размахивая руками. Парень с бородой подошел к ней, положил руку на голую грудку, и я почувствовал, что воздух желаний можно резать ножом...
– Не хватало, чтобы и она начала возбуждаться, - мелькнуло в голове, и мне отчаянно захотел обнять ее и, идя напролом, защитить, но я понимал, что сейчас этого лучше не делать.
– Поцелуй меня, девушка!
– тот же густой хриплый голос без акцента. Парень с бородой неотрывно смотрел ей в лицо.
Чужестранка не двинулась с места, продолжая глядеть мимо парня.
– Господи!
– сказал вслух я.
– Да она в ступоре! В шоке! Она просто не понимает и не видит, что здесь происходит...
Я почувствовал, как парни с интересом уставились на меня, на миг позабыв о латышке...
– Вы не станете насиловать ее!
– сказал я.
– Вам тогда придется нас убить... Обоих... Вам этого не простят... Вас найдут...
– Заткнись профессорхуев!
– сказал тот, что с бородой, хорошо говоривший по-русски и ударил кулаком в лицо.
Я отлетел к стене, чувствуя как распухает нос, занимая все лицо. Во рту стало солено и горячо от крови, но боли и страха уже не было... Я сел на пол и, вытянув руку, попытался нащупать опору, чтобы встать. В это время новый удар, большой, тяжелый, черный и горячий, как редкие валуны в жаркий полдень на потинском пляже, вновь опрокинул меня и погнал по вымощенной необтесанным булыжником дороге... Дорога круто уходила вниз, под гору, мне с трудом удавалось удерживать набиравшую скорость машину, которая неуклюже подпрыгивала, раскачиваясь и странно дребезжа...
Потом я увидел глухую стену, сложенную из такого же булыжника, перегородившую дорогу, но слишком поздно... и врезался в нее на всем ходу... Вокруг гудело, будто я сидел слишком близко к настраиваемому органу. Гул вытеснил дорогу, по которой я только что ехал в чужой машине, море и даже небо. Он обволакивал меня, качая, защищая и вознося... Я понял, что могу положиться на него и мне уже не причинят вреда и боли.
Было хорошо и удобно, лишь немного тревожно, словно сидишь глубокой ночью за письменным столом над очередной статьей, в которой есть странно волнующие, необычные данные, не согласующиеся с представлениями традиционной хирургии, и их надо поглубже запрятать в текст, чтоб статью опубликовали... Гул затихал...