Допельдон, или О чем думает мужчина?
Шрифт:
А вот мои актеры практически все уже курят. Они не упускают возможности выскочить на улицу, чтобы затянуться сигаретой. Сын идет с ними. Я не возражаю. Зачем? Знаю, он такой же, как я, курить не будет никогда. Просто ему со мной скучно.
Остаюсь один. Подхожу к камере. Перематываю ее на начало съемок. Смотрю в монитор. Так! Вот мой мальчик замахивается рукой, вот он бьет ногой, вот тут на него набрасываются двое.
Все вроде так, как я хочу, и все-таки чего-то не хватает. Чего?
Пленка снова мотается в обратную
Договорились?
Я лежу на больничной койке и смотрю в потолок. Он белый, как чистый лист бумаги. И я такой же белый. Бледный. Я похож на ванильное мороженое, которое кто-то со злостью бросил в бетонную стену.
Я постоянно прокручиваю в голове моменты той драки. Вот я упал, поднялся и побежал. Один догоняет меня. Тот, кому я попал по яйцам, хромает сзади. Кто-то хватает меня за плечо. Я разворачиваюсь и хочу схватить его за волосы. Но пальцы соскальзывают. У него короткая прическа, как у всех бандитов. Пропускаю еще один удар. На этот раз в нос. Отвечаю. Бью куда-то в пустоту. Но чувствую, что удары доходят до цели, потому что слышу какой-то хруст и крик боли.
Крик переходит в свист в ушах, потом шлепок, боль, тишина и… темнота.
Когда же темнота рассеивается, то я вижу рядом с собой Шерифа, своего приятеля и по совместительству зама. Он взахлеб рассказывает о том, как нашел меня на заднем дворе склада. О том, что я все — аки хорошо достал их обоих. Того, кому я ударил в пах, от серьезной травмы спасло только то, что у него была широкая мотня на брюках. Она смягчила удар. Но он тоже сейчас лежит здесь в соседней палате…
А у второго порвано ухо.
Я понимаю, что, наверное, когда я не нащупал волос, то схватился за него.
— А что с третьим? — спрашиваю я.
— Что с ним? — переспрашивает Шериф.
Я смотрю Шерифу в глаза.
— Ну, там еще был Бок?
— Насчет Бока ничего не знаю. Я не видел его.
Шериф отводит глаза в сторону. Мне все становится понятно. По крайней мере, насчет Шерифа. «Это он подвел ко мне Борисыча и убеждал, что человек надежный. И именно в его смену привозили левый товар. Ну да, Шериф-то все равно ничем не рисковал. Он не ставил нигде своих подписей. Просто был заместителем».
Я отворачиваюсь к стенке.
«И Бока он видел. Даже больше. Это Бок послал его ко мне, чтобы узнать, как я себя чувствую и что планирую делать дальше…»
В зал вбегает сын. Смотрит на меня, отрешенно уставившегося в одну точку. Молнией проносится мимо, достает из сумки деньги, опрометью бежит обратно, на ходу бросает мне.
— Па, мы с ребятами в магазин за чипсами. Ладно!?
Прихожу в себя. Киваю головой.
— Хорошо, только много не ешь, а то живот заболит.
Он досадно машет рукой.
— Да не волнуйся ты! Все будет хорошо. Тебе что-то купить?
— Попить. Жарко.
— Хорошо.
Шаги сына затихают в коридоре,
Прислушиваюсь. Полнейшая тишина, сюда не долетает ни одного звука с улицы. Тишину нарушает лишь шум вентиляторов, которые гонят по трубам воздух. Да и те работают настолько тихо, что абсолютно не мешают сосредоточиться.
Я снова ныряю в свое прошлое…
Договорились?
Тогда, приходя в себя после очередных уколов антибиотиков, я четко осознавал. Ну, да. Конечно. Наверное, можно было бы закрыть глаза, можно было бы договориться. И на этом деле неплохо заработать. Очень неплохо. Но долго ли это продлилось? День, два, может быть, полгода, год. И что потом? Суд? Тюрьма? Или смерть где-нибудь в колодце? Нет, это было нечестно.
И договориться с ними — означало бы одно — проиграть. А я не мог себе это позволить. И, опять же, этот взгляд как дуло пистолета. Я его уже не боялся, как раньше, в тот момент, когда я ударил первым, страх прошел, но и достать его я уже не мог.
Времена стали очень быстро меняться. Теперь с одними кулаками я просто не смогу противостоять таким людям, как Бок или Борисыч. Между ними и мной теперь всегда будут стоять исполнители. Шестерки. Шерифы. А не будет этих, так будут другие. И их будет все больше и больше.
И есть только один способ переиграть их.
Я должен был ударить с другой стороны. Как это уже было в армии. Когда никто не ждал такого хода от молодого сержанта. Ну да! Тогда ведь у меня все получилось! Да, сначала было трудно, тяжело, но потом-то меня даже благодарили. Не все, конечно, но те, кто понял, благодарили…
Я должен был снова начать писать. Ведь такие люди бояться одного. Правды. Боятся, когда о них станет известно. Они предпочитают обделывать свои делишки по-тихому, без свидетелей.
Снова вбегает сын. Подозрительно быстро. Ставит передо мной пластмассовую бутылку с красным Дедом Морозом на этикетке.
— Вот, пей! — говорит сын и вопросительно смотрит на меня.
Бутылка с шипением открывается, и коричневая сладкая жидкость, вспенившись, переливается через край. Проливается на пол.
— Осторожно! Какой же ты у меня папка!
Он пытается подобрать слово.
— Какой?
Сын пожимает плечами и снова хитро с прищуром смотрит на меня. Явно что-то хочет спросить. Киваю ему головой.
— Ну что? Говори.
— Мы скоро?
Делаю глоток. Шипучая вода неприятно бьет в нос и приятно щекочет нёбо. От холода сводит зубы. Вытираю губы.
— Ну я же просил всего десять минут.
— Вообще-то, уже двадцать прошло.
Смущаюсь.
— Да? Ну ладно. Тогда иди, позови Виктора. Мы кое-что с ним обсудим.