Допельдон, или О чем думает мужчина?
Шрифт:
А вот мои актеры практически все уже курят. Они не упускают возможности выскочить на улицу, чтобы затянуться сигаретой. Сын идет с ними. Я не возражаю. Зачем? Знаю, он такой же, как я, курить не будет никогда. Просто ему со мной скучно.
Остаюсь один. Подхожу к камере. Перематываю ее на начало съемок. Смотрю в монитор. Так! Вот мой мальчик замахивается рукой, вот он бьет ногой, вот тут на него набрасываются двое.
Все вроде так, как я хочу, и все-таки чего-то не хватает. Чего?
Пленка снова мотается в обратную сторону…
Договорились?
Я лежу на больничной койке и смотрю в потолок. Он белый, как чистый лист бумаги. И я такой же белый. Бледный. Я похож на ванильное мороженое, которое кто-то со злостью бросил в бетонную стену.
Я постоянно прокручиваю в голове моменты той драки. Вот я упал, поднялся и побежал. Один догоняет меня. Тот, кому я попал по яйцам, хромает сзади. Кто-то хватает меня за плечо. Я разворачиваюсь и хочу схватить его за волосы. Но пальцы соскальзывают. У него короткая прическа, как у всех бандитов. Пропускаю еще один удар. На этот раз в нос. Отвечаю. Бью куда-то в пустоту. Но чувствую, что удары доходят до цели, потому что слышу какой-то хруст и крик боли.
Крик переходит в свист в ушах, потом шлепок, боль, тишина и… темнота.
Когда же темнота рассеивается, то я вижу рядом с собой Шерифа, своего приятеля и по совместительству зама. Он взахлеб рассказывает о том, как нашел меня на заднем дворе склада. О том, что я все — аки хорошо достал их обоих. Того, кому я ударил в пах, от серьезной травмы спасло только то, что у него была широкая мотня на брюках. Она смягчила удар. Но он тоже сейчас лежит здесь в соседней палате…
А у второго порвано ухо.
Я понимаю, что, наверное, когда я не нащупал волос, то схватился за него.
— А что с третьим? — спрашиваю я.
— Что с ним? — переспрашивает Шериф.
Я смотрю Шерифу в глаза.
— Ну, там еще был Бок?
— Насчет Бока ничего не знаю. Я не видел его.
Шериф отводит глаза в сторону. Мне все становится понятно. По крайней мере, насчет Шерифа. «Это он подвел ко мне Борисыча и убеждал, что человек надежный. И именно в его смену привозили левый товар. Ну да, Шериф-то все равно ничем не рисковал. Он не ставил нигде своих подписей. Просто был заместителем».
Я отворачиваюсь к стенке.
«И Бока он видел. Даже больше. Это Бок послал его ко мне, чтобы узнать, как я себя чувствую и что планирую делать дальше…»
В зал вбегает сын. Смотрит на меня, отрешенно уставившегося в одну точку. Молнией проносится мимо, достает из сумки деньги, опрометью бежит обратно, на ходу бросает мне.
— Па, мы с ребятами в магазин за чипсами. Ладно!?
Прихожу в себя. Киваю головой.
— Хорошо, только много не ешь, а то живот заболит.
Он досадно машет рукой.
— Да не волнуйся ты! Все будет хорошо. Тебе что-то купить?
— Попить. Жарко.
— Хорошо.
Шаги сына затихают в коридоре, а ворчу ему вслед: «Чипсы! Кола! Сникерсы! Вот она, современная еда. Сплошной суррогат. От такой еды разве будет сила!» Но он меня уже не слышит. Он уже давно убежал.
Прислушиваюсь. Полнейшая тишина, сюда не долетает ни одного звука с улицы. Тишину нарушает лишь шум вентиляторов, которые гонят по трубам воздух. Да и те работают настолько тихо, что абсолютно не мешают сосредоточиться.
Я снова ныряю в свое прошлое…
Договорились?
Тогда, приходя в себя после очередных уколов антибиотиков, я четко осознавал. Ну, да. Конечно. Наверное, можно было бы закрыть глаза, можно было бы договориться. И на этом деле неплохо заработать. Очень неплохо. Но долго ли это продлилось? День, два, может быть, полгода, год. И что потом? Суд? Тюрьма? Или смерть где-нибудь в колодце? Нет, это было нечестно.
И договориться с ними — означало бы одно — проиграть. А я не мог себе это позволить. И, опять же, этот взгляд как дуло пистолета. Я его уже не боялся, как раньше, в тот момент, когда я ударил первым, страх прошел, но и достать его я уже не мог.
Времена стали очень быстро меняться. Теперь с одними кулаками я просто не смогу противостоять таким людям, как Бок или Борисыч. Между ними и мной теперь всегда будут стоять исполнители. Шестерки. Шерифы. А не будет этих, так будут другие. И их будет все больше и больше.
И есть только один способ переиграть их.
Я должен был ударить с другой стороны. Как это уже было в армии. Когда никто не ждал такого хода от молодого сержанта. Ну да! Тогда ведь у меня все получилось! Да, сначала было трудно, тяжело, но потом-то меня даже благодарили. Не все, конечно, но те, кто понял, благодарили…
Я должен был снова начать писать. Ведь такие люди бояться одного. Правды. Боятся, когда о них станет известно. Они предпочитают обделывать свои делишки по-тихому, без свидетелей.
Снова вбегает сын. Подозрительно быстро. Ставит передо мной пластмассовую бутылку с красным Дедом Морозом на этикетке.
— Вот, пей! — говорит сын и вопросительно смотрит на меня.
Бутылка с шипением открывается, и коричневая сладкая жидкость, вспенившись, переливается через край. Проливается на пол.
— Осторожно! Какой же ты у меня папка!
Он пытается подобрать слово.
— Какой?
Сын пожимает плечами и снова хитро с прищуром смотрит на меня. Явно что-то хочет спросить. Киваю ему головой.
— Ну что? Говори.
— Мы скоро?
Делаю глоток. Шипучая вода неприятно бьет в нос и приятно щекочет нёбо. От холода сводит зубы. Вытираю губы.
— Ну я же просил всего десять минут.
— Вообще-то, уже двадцать прошло.
Смущаюсь.
— Да? Ну ладно. Тогда иди, позови Виктора. Мы кое-что с ним обсудим.