Допельдон, или О чем думает мужчина?
Шрифт:
— Что?
— Солнышко, соль дай, пожалуйста.
— А что ты первое сказал?
Кашляю.
— Ничего, яичница в горле застряла. Постучи!
Ольга впечатывает свою ладонь мне в спину — и мое лицо заливается краской. Дожил! Чуть имена не перепутал. Ее имя сидит в моей голове уже на уровне подсознания. Значит, и там не тонко. Я не могу нигде порвать, я запутался в своих отношениях, как в сетях.
Вот он — настоящий допельдон… Блин, что же делать?
Остается одно, побыстрее собраться и поскорее свалить из дома. Сын берет штатив, я — камеру. И все.
Пока жена, я ухожу!
На
Идут со мной все недовольные собой.
В общем, «нас ждут великие дела»! Всплывает в голове стишок, придуманный мною в ранней молодости. Где-то так. Ах, да я ведь еще когда-то писал стихи. Сейчас нет. Вот фильмы снимаю. Ну, точно, придурок.
На самом деле, на счет великих дел я не уверен, а вот то, что съемочная группа ждет нас уже полчаса перед входом в клуб, это точно.
Сегодня последний день съемок — и никто, как ни странно, не опоздал. Только мы. Хотя обычно все бывает с точностью до наоборот. Естественно, никто не упускают возможности отпустить по поводу нашего опоздания несколько едких замечаний.
Приходится отшучиваться.
— Начальство не опаздывает, начальство задерживается.
Сегодня последний день лета. У всех хорошее настроение. Никто не обижается. Все смеются. Пока нас не было, моя гоп-компания как раз успела прочитать сценарий, который Рита, единственная девушка в нашей группе, предусмотрительно взяла с собой. Поэтому традиционных шуток из серии «А что снимаем? А как фильм называется?» сегодня не звучит. Все сразу включаются в работу. Устанавливаем свет, камеру. Короткая репетиция и…
— Внимание, мотор.
Блин! И почему я начал заниматься этим только сейчас. Экран монитора — это мой мир. Здесь происходит все так, как я хочу. Здесь я всегда точно знаю, что я хочу, здесь я знаю все от «а» до «я» и даже… конечный вариант.
Мы снимаем финальную драку главного героя с бандой отморозков в компьютерном клубе. Слов не много, нужно уметь двигаться. Ребята, играющие банду, постарше, они уже успели поучаствовать в некоторых уличных сражениях и поэтому относятся ко всему происходящему весьма скептически.
— Ну не может такой сопляк со мной справиться. В это никто не поверит.
— Правда, а если он встанет вот так и загородится стулом. Попробуй, достань его кулаком.
— Не достаю.
— А потом вот так.
— Ай, больно.
— Вот видишь. В любом бою главное техника, тактика и стратегия, а по сценарию наш главный герой прошел жестокую выучку и все это умеет. Просто Вы об этом не знаете.
И я их убеждаю в этом. И они соглашаются делать все то, что я скажу. Они становятся пластилином, из которого я леплю все, что видит мое внутреннее сознание.
Еще бы они не согласились! Ведь я знаю о драке все и даже чуть больше. Я знаю, что…
Вот только почему я сейчас смотрю в монитор и вижу не своего сына, а самого себя?
Почему я искренне завидую ему? Все просто. Я завидую ему потому, что он уже никогда не сделает той ошибки, которую когда-то совершил я сам…
А может быть, это была не ошибка? Может быть, это был путь познания самого себя?
«Профессор…» Так меня называли в начальных классах
Я был образцовым и коммуникабельным.
Все считали, что я стану писателем, и прямо и открыто говорили мне об этом. Я же только усмехался в ответ, потому что был уверен. Писатель — это что-то из области фантастики. Это не мое. А вот где мое? Это мне предстояло еще найти.
В зависимости от того, что в это время показывали по телевизору, я то хотел быть танкистом, то артиллеристом, то космонавтом, то моряком …
Если показывали про трех мушкетеров, мы ломали ветки клена, делали из них шпаги и шли к старому дворцу биться на дуэли за сердце прекрасной дамы. Когда показывали про Робина Гуда, мы ломали в селе штакетник, строгали из него мечи и устраивали на аллеях парка засады. Ну, а если показывали фильм про партизан, то мы уходили в самые дальние углы парка и рыли там землянки.
Когда показали про Тур Хейердала и Сенкевича, мы строили плот и ставили на него парус. Когда показали фильм про Королева, мы строили ракету. Мы завидовали Петрову и Васечкину, которые могли помочь Сухову и «красным дьяволятам», и жалели Ромео из фильма «В бой идут одни старики».
Мир в первый раз перевернулся в тот момент, когда в школе на переменке после урока физкультуры кто-то оставил на лавочке боксерские перчатки. Мы, естественно, нацепили их и стали прыгать вокруг друг друга. Как заправские боксеры. А потом Рустик, так звали моего приятеля, выбросил руку вперед, и я получил такой удар кулаком в нос, что слезы брызнули из глаз. Было так больно, что я даже прикусил губу, разозлился, хотел дать сдачи, но Рустик ловко отскочил, а я, сделав неловкое движение, поскользнулся, и рухнул носом в пол.
— Ха, Профессор — слабак. Он не умеет стоять. Он получил по носу.
Просто поразительно, как иногда совершенно незначительное действие может изменить жизнь человека. Направить ее в совершенно другое русло. В буквальном смысле, «эффект бабочки». Помните, любая бабочка, взмахнув крылом, в одной части света может вызвать горный обвал в другой части света.
И вот здесь маленький тычок в нос, боль, смех окружающих. Девчонки из класса тоже смеются, Лариска Дедяйкина и Ленка Лебедева, наши красавицы. Это обиднее всего. И я вдруг убеждаю себя, что мне просто необходимо научиться драться. Научиться, как тогда говорили, стоять…
Я записываюсь в секцию борьбы и провожу в ней пять долгих и бесполезных лет. Я слишком суечусь, и поэтому ни один прием у меня никогда не получается как надо. У меня нет основательности. Зато я не пропускаю ни одной тренировки.
В девятом классе я заболеваю желтухой и, наконец, бросаю борьбу. Вернее, борьба меня к тому времени бросает. За все пять лет я так и не выиграл ни одной схватки, и тренеры просто махнула на меня рукой.
Зато на меня обратили внимания парни из подвальной качалки. Однажды на перемене мне предложили побороться с самым сильным парнем на руках. И, к всеобщему удивлению, я ему не проиграл…