Дориан Дарроу: Заговор кукол
Шрифт:
— Да.
— Мы тратили много?
Слишком много. Дед. Мать. Отец. Дориан. Эмили. Вексель к векселю, долг к долгу, шаг за шагом к пропасти долговой. Остался последний, и Ульрик не собирается его делать.
— Ульрик, деньги — это просто деньги. И честь — лишь слово. Я не хочу, чтобы ты сошел с ума, живя с женщиной, которую презираешь.
Поздно. Он уже безумен, и слова старухи ничего не изменят. Что до Ольги, то… вправе ли Ульрик судить кого-нибудь?
— Все будет хорошо, — Ульрик поцеловал руку. —
— Я не про имя говорю! Я говорю про тебя, Ульрик. Попробуй хотя бы раз сделать что-то для себя.
Ульрик делает.
Для себя он убивает и пьет живую кровь.
Для Хоцвальдов женится на Ольге. Все замечательно. Вот только вопрос, ради которого он пришел, так и не задан.
— Бабушка, если вы еще не очень устали, то мне нужен ваш совет ином в деле. Если вдруг… если вдруг мне случится испытать надобность… если случится испытать надобность в живой крови, что мне делать?
Сейчас она его ударит. Старуха ведь умна, она понимает, о чем Ульрик спросил. И почему. Ее ладонь, прижавшаяся к щеке, дрожит, и Ульрик готов принять приговор.
— Быть крайне осторожным, — говорит бабушка, закрывая глаза.
Леди Фэйр молчала. Ей казалось, что стоит открыть рот и случиться непоправимое. Она не очень представляла себе и даже понимала, что все ужасное, что могло с ней произойти, уже произошло, но продолжала цепляться за молчание.
Ехать было далеко. Служебный экипаж подпрыгивал и скрипел, опасно кренясь то влево, то вправо. Узкое окошко прикрывала вуаль грязноватой занавески, за которой мелькали тени. И леди Фэйр старательно любовалась их танцем, не желая поворачивать голову влево, поскольку там — совсем-совсем близко — сидел такой родной и такой чужой человек.
Он тоже молчал, лишь алмазная пилочка скользила по ногтю с противным звуком.
В какой-то миг тишина стала невыносимой, и из груди Джорджианны вырвался нервический смешок. Господь всеблагой! Еще не так давно она желала убить эту несчастную женщину, и вот теперь, когда та мертва, жалеет.
— Тебе плохо? — встрепенулся Джордж, роняя пилку. — Не молчи, пожалуйста! Скажи. Накричи. Пощечину дай, только не молчи!
— Почему она убила себя?
В бледном свете лампы лицо лорда Фэйра, министра внутренних дел и члена Тайного совета Королевства, желто, как приболевшая луна.
— Не думай об этом.
— Не могу.
Как не думать, когда человек говорил-говорил, а потом раз и убил себя?
Джорджианна сказала и эту мысль, и удивилась тому, до чего жалобный у нее голос. И не оттолкнула мягкие руки Джорджа.
— Она хотела сохранить государственные тайны. Или не хотела оказаться в тюрьме. Или испугалась, что не выдержит допросов.
Какие ужасные вещи он говорит! И так спокойно, как будто… как будто точно знает, что в тюрьме плохо, а допросы выдерживают
— Она умерла. И больше не причинит тебе зла, — продолжал шептать лорд Фэйр.
— Она не собиралась. И не угрожала. Мы просто говорили. — Джорджианна поняла, что ей удобно сидеть вот так, положив голову на плечо мужа. И что на самом деле ей все равно, чем он занимается в своем министерстве: бумаги перебирает или допрашивает пойманных шпионов.
— И о чем вы говорили?
— Джордж, я тебя никогда не спрашивала, но… скажи, ты любишь меня?
От него пахнет почти также, как от кареты: крепким дешевым табаком и еще духами.
— Конечно.
— И будешь любить?
— Всегда. — В этом признании нет бахвальства. Джорджианна закрывает глаза, потому что то, о чем она собирается спросить, разрушит тишину момента.
— Тогда… тогда почему ты использовал меня?
Плечо напряглось, руки сжались, больно сдавив пальцы.
— Крест. И твое равнодушие. И… все остальное. Ты же подталкивал меня к мысли о том, что эта девушка — твоя…
Колючее, как старый еж, слово застряло в горле. А Джордж молчит.
— Из-за моей ревности? Или из-за Лауры? Ты знаешь, что ту рыженькую звали Лаурой? Красивое имя. И сама она была красивой. Плохо, когда такие, как она умирают.
— Плохо, — эхом отозвался лорд Фэйр.
— И совсем плохо, когда такие как ты врут. Ты же не станешь мне лгать? Если и вправду любишь.
Джорджианна сама не понимала, почему с таким упорством доискивается правды. Виной ли тому мерзкое чувство причастности к чужой смерти, обида на Джорджа, или нечто третье, чему пока нет объяснения.
— Это государственная тайна.
Снова тайна, но на сей раз Джорджианна не отступит. И лорд Фэйр не выдерживает взгляда.
— Не так давно некий молодой человек, работающий на благо Королевства, доложил о предложении, которое исходило от Лауры Селье, торговки пряностями. И купить Лаура желала отнюдь не мускатный орех. Она пообещала кругленькую сумму за чертежи "Владычицы морей", которая должна сойти со стапелей в следующем году. С чертежами ее и взяли. Молодой человек оказался неплохим актером…
Рыжая Лаура, обрадовавшаяся случайной встрече. И некий молодой человек, который работал сначала на Республику, потом на Королевство. Или это разные люди?
— Тебе и вправду интересно все это?
— Безумно.
Джордж хороший рассказчик. Даже его обычное легкое заикание куда-то исчезло. И Джорджианна готова слушать вечность, хотя эта история ей не нравится.
Леди Фэйр не любит историй с печальным финалом.
— Ее допросили, конечно, но Лаура знала немного. И то, что она говорила было… странно.