Дорога без привалов
Шрифт:
Иванов со своей бригадой уже орудовал на плите под второй миксер — это было в середине ноября, — а плотники Кисматулова и арматурщицы Стукаловой перешли на чугуновозную эстакаду. Там нужно было восемь опорных колонн подготовить для бетонных работ.
Вот тут-то и приключилось нежданное.
То молча, лишь поеживаясь на морозном ветре, то перешучиваясь (согревает!), вязали доблестные девчата арматуру. Работа ходко продвигалась вперед. Радовало, что бригада идет с опережением графика. Заходили парни от Иванова:
— Жмите, девушки, а то настигнем!
— Попробуйте!
Работа подходила
Обескураженные, столпились девчата вокруг прораба.
— Как же теперь, Иван Андреевич?
Макаров стоял подавленный не меньше других. Он-то знал, что выход один: переделывать все заново. Но так горько и обидно было сказать об этом бригаде, разом снять ее гордую трудовую приподнятость…
— Что же делать, а, товарищ прораб?
Он сердито тронул очки, поднял глаза: все равно говорить надо, не откладывать же срочное дело. Но его опередила сама Стукалова:
— Что же вы на прораба наседаете, девчата! И без того ясно: переделывать надо.
И они стали переделывать.
Прошла одна смена, вторая — никто не ушел с эстакады. Упорно, теперь уже мрачновато, делала бригада свое дело. Прошла третья смена — работа продолжалась. Наконец под утро решили передохнуть. Тут же, прямо на лесах, тесно прижавшись друг к другу, улеглись на морозе отважные, упорные девчата. Через полтора часа, подремав кое-как, снова поднялись и уже до конца четвертой смены, пока не закончили вязку арматуры, не передыхали.
И девятнадцатого ноября, на день раньше срока, бетонщики бригады Иванова сдали все восемь колонн эстакады забетонированными.
Вот они какие помощники у тебя, товарищ прораб!
А недавно, жарким июньским днем, по этой эстакаде пошли к зданию миксера тяжелые чугуновозы, чтобы наполнить горячим металлом вон тот, пышущий сейчас жаром массивный цилиндр. Потом чугун из миксера зальют в конвертор, хлынет в него стремительная и могучая струя кислорода, и конвертор выдаст сталь…
Иван Андреевич даже взволновался от этой мысли, захотелось покурить, он полез в карман за «звездочкой» и только тут заметил, что в зубах у него давно потухшая папироса. Он почему-то смутился этого, крадче оглянулся по сторонам и заспешил к лестнице.
Солнце снова полыхало над головой, и приятно было остановиться возле градирен: мелкая водяная пыль у их стенок освежала. И снова всколыхнулось чудное волнение: ведь градирни, эти хитроумные теплообменные аппараты большой мощности, тоже дело рук его ребят. Они устроены так, что горячая вода, идущая от металлургических агрегатов, резко охлаждается в них, а затем мощными насосами вновь гонится к печам. Здесь, в холодке, хорошо было передохнуть минуту-другую.
На градирнях, как вспомнил Иван Андреевич, особенно отличились бригады Михаила Маркина и Николая Асерского. Тысячи и тысячи болтов, угольников, шиферных плит — все перебрали, установили, закрепили старательные, работящие руки. Веселые ребята, с выдумкой и задором, они перекрывали нормы раза в полтора, а то и больше, а после смены дружной гурьбой направлялись еще на прокладку газопровода, — такое было у них комсомольское обязательство.
На градирнях и закончили металлургостроевцы
Акт о сдаче градирен Иван Андреевич подписывал с особым удовольствием: во-первых, что ни говори, последний объект, конец — делу венец; во-вторых, эти сложные гидротехнические сооружения комиссия приняла сразу, без всяких доделок, с оценкой «хорошо». Случай у строителей — это все признавали — редкий.
Не такой уж большой объект, но сделан на славу, а не это ли самое важное? В большом общем деле у каждого есть своя доля труда и ответственности. И когда про твое говорят: «Хорошо» — это неплохо!..
Вот так он шагал по стройке, не спеша никуда, останавливался у своих объектов, вспоминал что-то по мелочам, и, складываясь, как стекляшки в мозаике, мелочи эти рисовали в сознании картину чего-то большого, значительного, и это была сама его жизнь.
Пути-дорожки
На биографию любого человека эпоха накладывает свой отпечаток. Более того — эпоха формирует человека. Но когда, в какой день берет она это существо в могучую длань и начинает диктовать ему свои веления?
Как правило, человек того не замечает.
Не был исключением из сего правила и малолетний гражданин деревни Беляево Ординского района Пермской области Ванюшка Макаров. Когда грянула Великая Октябрьская революция, означенному гражданину едва минуло шесть лет — возраст для философско-политических умозаключений совсем не подходящий. Правда, он ежедневно слышал такие слова, как «белые» и «красные», «большевики», «партизаны», «комбед», но не так уж много говорили они незрелому детскому умишку. Куда ближе и понятнее были «конь», «корова», «вилы», «топор» — все то, что извечно бытовало в крестьянском обиходе.
Не ощутил он какого-то особого дыхания эпохи ни в недолгие годы учения в школе, ни в тяжкой полевой работе на отцовском наделе, ни тем паче в забавах и гулянках деревенских парней и девах, когда, посчитать, перевалило ему за шестнадцать.
Прикосновение эпохи — властное и зовущее — он, пожалуй, впервые почувствовал, хотя тогда и не осознал этого, в семнадцать лет.
Широким фронтом по деревням и селам шла коллективизация. В Беляево организовали МТС. На первых порах она разместилась в старых кулацких домах и сараях. Временно. Бывший партизан и красногвардеец Бормотов, назначенный в МТС завхозом, хлопотал, чтобы получше укрыть от дождей «фордзоны», и ругался на непогодь, на местное начальство и на кулаков, которые, видишь ли, не догадались в свое время поставить для тракторов добротные навесы. Был Бормотов высок, громогласен и знаменит усами: кончики их он, заправлял за уши.