Дорога из желтой чешуи
Шрифт:
— Ну так и я не ребенок, мне, в общем-то, не пять и не семь лет, — фыркнула я.
— Да, а сколько же тебе, не ребенок?
— Тридцать пять, — веско уронила я.
Серый снова принялся хохотать.
— Ну, по нашим, веровским меркам, ты еще даже не подросток. Рамзи, вон, тебя втрое старше, а ума еще не нажил.
И вдруг Ричард внезапно стал серьезным:
— У меня перед тобой долг жизни, Гала.
— Да ладно, — отмахнулась я от него, — я ж просто клетку открыла. Никогда не любила зверинцы. Думаю, про тебя обязательно вспомнили бы, когда беготня с похоронами и моей инициацией кончилась.
Серый
— Разве нет? — мне стало не по себе
— Девочка, я же оборотень, — Серый сказал это так веско, как будто это что-то объясняло.
— И что?
— Ты меня совсем не боишься?
— А надо? — удивилась я
— Ну я же оборотень!
— Какой-то замкнутый круг получается, — фыркнула я. — Я человек, ты оборотень, это теперь повод дать тебе умереть взаперти? Ты же меня ночью грел, вон и Рамзи оставил, когда решил уйти, хотя мог клыками по горлу, и «нет геммы — нет проблемы».
Альфа вздохнул, поерзал:
— Я еще вчера понял, что ты либо блаженная, либо нездешняя. У нас давняя война, Гала, между верами и людьми.
— Люди вас… — я замерла не веря, не желая произносить этого слова
— Убивают, — закончил за меня Альфы.
— А вы? — я не была уверена, что хочу услышать ответ.
— И мы… — отозвался Ричард, — как на всякой долгой войне обоим сторонам есть за кого мстить.
— И теперь ты меня убъешь? — страха не было, было странное безразличие, и мысль, что это будет очень глупая смерть.
Альфа вспыхнул, на руках вспухли когти, прорезалась шерсть, зубы удлинились, глаза сменили свой цвет с карих на желтые. Несколько глубоких вдохов и передо мной снова Ричард:
— Знаешь, как появился мой прайд? Давным-давно я, как и всякий порядочный вервольф, жил в стае. Я даже успел найти пару и дождаться щенят, — голос стал безжизненным, ровным, — они пришли на рассвете… Я был молодой и сильный, стоял в первой линии. Меня ударили по голове и спихнули тело в расселину, решив, что я мертв. Утром я выполз на пепелище. Не осталось никого, кроме меня. Тогда я думал, что это проклятие.
— Мстил?
— Мстил. И хотел умереть. А потом нашел Рамзи: его везли в мешке, видимо издалека, чудо, что я в пожитки нос сунул. Ну и пришлось о нем заботится. Потом мы подобрали Чингиза с его матерью — это наши куницы были, ушли к своим потом. И сам не заметил, как стали ко мне сирот приводить и найденышей, иногда даже люди приносили или нелюди. Пришлось месть отложить, детей поднимать, не до мести, когда у тебя рты голодные.
Мы несмело улыбнулись друг другу.
— Ладно, ты тут отдохни, а я пока по делам схожу. Кстати, в доме есть горячая вода, я котел затопил. Рамзи не бойся — он парень неплохой, тебя не тронет. А потом решим с тобой с «говорящей собачкой» и моим долгом, — Серый встал, стряхнул с полотняных штанов крошки и пошел к калитке.
— Слушай, Альфа, — окликнула я Ричарда почти у забора, — а как ты это делаешь? Ну, чтобы я рассказывала, даже если не хочу?
— Дар Альфы, — подмигнул тот, — в стае ему все подчиняются.
— Но я же не в стае, и я будущая гемма… Я всегда так буду? — жалобно спросила я…
— Нет, ты просто по нашим меркам щенок еще, в брачный возраст не вступивший, вот на тебя и действует. И гемма ты пока будущая, вот пройдешь инициацию — я со своим Даром Альфы могу хоть обрычаться, на тебя
Мысль о горячей воде будоражила — вот за что я недолюбливаю походные условия — это за отсутствие нормальных удобств: ни помыться, ни постирать толком, иногда приходится спать в одежде. Пришло время посмотреть, наконец, что у меня в рюкзаке и привести себя в порядок. Я расположилась на полу в гостиной, и вытряхнула из рюкзака все на пол.
К сожалению, автомата или какого-либо завалящего меча, положенного любому попаданцу, в рюкзаке не оказалось. Зато, как у любой дачницы, имелись в наличии:
— скромная аптечка состоящая из пяти капсул того самого, жаропонижающе-болеутоляюще-противовоспалительного, пары пакетиков лекарства для желудка, неполный блистер детского лекарства от аллергии, упаковка пластырей, пузырек зеленки и стерильный бинт. Не густо, но могло бы быть и хуже
— пакет с пирожками, яблоками и сыром, собранный Миррой. Пироги надо доесть до вечера
— та самая книга, куда же без нее
— связка ключей.
— разрядившийся мобильник. Вещь абсолютно бесполезная, если бы не специальное, «девочковое» покрытие экрана, из-за которого телефон стал выполнять функцию зеркала.
— щетка для волос, вызвавшая мою бурную радость.
— четыре «бомж-пакета» быстрорастворимой лапши, которой время от времени баловался Сашка.
— пакет сушек «Челночек», моих любимых
— пачка чая, купленная в прошлый раз, и забытого на дне рюкзака
— плитка шоколада, купленная для Мишки
— две смены чистого белья и полотенце, — какое счастье, что я недолюбливаю стирать вещи на даче. С моим размером груди прыгать в маечке а-ля натурель неудобно и некрасиво
— длинная «спальная» футболка с мишками
— джинсы и футболка, в которых я шваркнулась в этот мир, заботливо приведенные в порядок Миррой
— две пары чистых носок, вызвавшие у меня непередаваемый восторг
— абсолютно бесполезный фонарик, в котором надо было поменять батарейки
— самое страшное женское оружие: пилочка для ногтей, которая прекрасно притворяется отверткой время от времени, и маникюрные ножницы.
Я зависла над разложенными вещами, с огорчением понимая, что облегчить рюкзак мне не удастся. Максимум, что я могу выложить без особого ущерба — это фонарик, ну и продукты так или иначе будут съедены. Горестно вздохнув я начала складывать вещи обратно, отложив чистый комплект одежды, и тут, из под клапана бокового кармана выпали голубенькие, детские носочки в смешных желтых цветочках. Мне показалось, что мне в живот въехала электричка — я впервые на каком-то глубинном уровне поняла, что все происходит на самом деле, что я попала в чужой, незнакомый мир и могу в нем застрять. А если я не вернусь — я никогда больше не увижу Сашку и сыновей, моих любимых, теплых, родных мальчишек. Я попыталась вздохнуть, но в груди нестерпимо болело, ужас парализовал мое тело, а из горла вырвался вой. Я не могла представить себе в этот миг, как Серый смог выжить на пепелище, поняв, что потерял всех, кого любил. У меня еще был призрачный шанс вернуться домой, но ужасное чувство потери, беспомощность и страх разлуки заставляли меня корчиться на полу чужого дома и выть.