Дорога издалека (книга первая)
Шрифт:
Летний день выдался жарким и безветренным. Отогнали мы стадо далеко от аула, и тут попалась нам на глаза удивительная желтенькая птичка, никогда прежде не встречавшаяся. Бегает она по барханам, будто летать не умеет; кажется, подойди — рукой схватишь. А не тут-то было. Увертливая оказалась птаха, и как будто нарочно заманивает нас все дальше и дальше в глубь песков. Мы уж потом узнали, что и верно — лукавая эта птичка, потому и называется чопан-алдар — пастуший обманщик.
Бегали мы, бегали за этим обманщиком — поймать не поймали, а стадо потеряли. Опомнились, кинулись обратно по своим следам —
На наше счастье попался вдруг путник, двух верблюдов ведет в поводу, груженых саксаулом.
— Куда, ребята, стадо гоните?
— В аул…
— Эх, глупые, видать, заблудились вы! Заворачивайте назад, не то в пески зайдете и обратно дорогу не отыщите. Идемте вместе, нам по пути.
Мы переглянулись: не верится, да и человек незнакомый.
— Глупые вы, так и есть! — он улыбнулся. — А ну, заверните стадо, увидите, как скотина бросится, дом учует…
Поверили мы и убедились: затрусили животные доброй рысью, и погонять не нужно. Мы за ними.
Солнце уже закатилось, ему на смену выплыла медно-красная луна. Мягким светом залила барханы. Мы только знай за стадом поспеваем.
Вот и аул впереди чернеет. Спутник наш в свою сторону повернул. А скотина мчится со всех ног — прямо к арыку, к воде. Напились овцы и коровы, и мы тоже. Почувствовали, как заурчало в животах, — ведь с утра не попало в рот ни крошки.
И вспомнили: у арыка, за мостом Дервиш-Купри, стоит двор дайханина по имени Эрджик. Он славился как старательный, искусный садовод. Чего только не водилось у него: и урюк, и яблоки, и виноград, и дыни! И все вкусное такое… Мало того: у Эрджика в саду, на винограднике, на бахче все и созревало раньше, чем у у соседей, и сберегалось дольше.
Со стороны забора, вдоль дороги, росли урючины. Среди них — многолетние, кряжистые; казалось, будто они простерли над дорогой жилистые сильные руки.
Мы, мальчишки, конечно, знали, как пробраться через дувал на урючину, где послаще плоды. Как раз подошло для них время.
Усталые, проголодавшиеся, гнали мы скотину мимо двора Эрджика. Даже при лунном свете можно различить крупные спелые плоды среди густой листвы на ветвях, которые свешивались над улицей. Нет сил пройти мимо! Первыми остановились мы с Бекджиком, потом, не сговариваясь, все остальные ребята. Бекджик взмахом руки позвал меня: «Айда на дерево!». А другим — оставайтесь, мол, со скотом…
Живо мы вдвоем вскарабкались на дувал, оттуда на урючину. Хватаем плоды, суем в карманы, за пазуху, в рот. Мало! Я тряхнул ветку — спелый урюк с дробным стуком посылался на землю… В тот же миг со стороны дома замаячила тень, послышались торопливые шаги. Хозяин! Спускаться было поздно, прыгать — слишком высоко. Эрджик с увесистой палкой в руках уже стоял под деревом:
— А ну, слезайте!
Попались! Что делать?
И сразу меня осенило: вспомнил я, что дедушка учил здороваться с каждым старшим, кто бы он ни был. Не ответит — его дело, значит, невежа либо гордец.
— Салам алейкум, Эрджик-ага! — голос у меня вздрагивал.
— Алейкум, — отозвался тот и, видимо, опешил. А я уже осмелел:
— Эрджик-ага, вы разве не узнали нас? Это я, Нобат, а вон Бекджик…
— Нобат? Сын Гельды? Как же, как же… Так ты что ж…
— А знаете, Эрджик-ага, почему нам вашего урюку захотелось? Да ведь такого вкусного больше и нет ни у кого! И созрел-то у вас первого…
— Что верно, то верно, — хозяин явно был польщен.
— Только что же вы, сорванцы этакие, на дерево с улицы взобрались? Ведь так и ветки поломать недолго. Зашли бы, попросили… Честь по чести.
— Простите, Эрджик-ага, — подал голос и Бекджик.
— Мы в другой раз так и сделаем. Мы ведь знаем, что у вас доброе сердце…
— Ладно, ладно, — старик разгладил усы. — Ну, слезайте да по домам, поздно ведь уже. А с утра приходите, дыней скороспелой угощу. Спасибо скажете!
Верно говорится: добрым словом даже змею из норы выманить можно. Мы с Бекджнком в один миг соскользнули с дерева. Но хозяин уже разговорился — не удержать:
— Правду скажу, ребята, кто ко мне с добрым словом, заходите, угощайтесь. Такого урюка да винограда нигде больше не сыщете. А ветки ломать — этого нельзя…
Мы только и ждали минуты, чтоб улизнуть. Конечно, жалко было урюка, который я стряс на землю. И Эрджик-ага будто угадал:
— С земли тоже подберите, ребята, нехорошо, чтобы пропадало добро.
— Спасибо! Доброго здоровья вам, Эрджик-ага!
Ребята со стадом ждали нас на дороге, подальше от моста. По домам разошлись чуть не за полночь.
Сперва я радовался: ловко мы провели Эрджика! Потом, когда уже засыпал, вдруг мне открылось: ведь мы обманули его. Обманули, а сами воровать пришли… Так мне сделалось горько! Я поклялся: никогда больше никого не стану обманывать и чужого брать не буду.
В ту весну дедушка часто болел. Мы все даже привыкли: чуть ли не каждый день приходим в его домик, а старик лежит, кашляет, встать не может. Поднимется, чая отхлебнет — и опять голову на подушку..
Как-то раз, уже лето было в разгаре, понесла мать ему чайник и лепешку — выбегает обратно, белее полотна, руки трясутся;
— Умер…
Кончился срок, отмеренный аллахом для земного пути нашего дедушки.
На его похороны собралось немного людей. Это и понятно: чужеземец, пришлый. Горше всех было мне: ведь только мне одному дед рассказал про свою жизнь и, еще много-много интересного и поучительного. А сколько еще не успел рассказать…
Беда пришла в нашу семью и уходить не торопилась… Только деда схоронили — занемог отец.
Засеяли пашу землю, отец дни и ночи проводил на полях Эсен-бая. Видать, надорвался. День пролежал, в горячке, потом поднялся. А там подоспела жатва. На своей земле отец успел собрать все до колоска, а уж к Эсен-баю — сил не осталось. Как-то пришел он еще до захода солнца, бледный, шатается, матери говорит:
— Завари-ка чая покрепче да постель разбери. Ломит все кости…
Мать живо сделала все, что нужно. Отец залпом выпил две пиалы горячего чая, но озноб только усилился, подбородок у него дрожал. Всю ночь не мог успокоиться, забыться сном. Громко стонал, ворочался с боку, на бок.