Дорога издалека (книга первая)
Шрифт:
Сапар молча взял деньги, он явно был глубоко тронут. Со слезами благодарности на глазах долго тряс руки мне и моим товарищам.
— Отыщите земляков, осла купите, одежду, припасов на дорогу, — советовал я, когда мы сидели возле ворот караван-сарая, где размещались бывшие пленники зиндана. — Приедете в Бешир, моих найдите. Расскажите, что встретили меня…
— Обязательно! Мать, дай бог, жива, то-то обрадуется.
— Сапар-ага, вы ведь знали Дурды-бая? — спросил Бекджик. Тот кивнул утвердительно.
— Это наш дядюшка, батраками, у себя сделал меня с братом. Брата зовут Реджепом. Разыщите, пожалуйста, бая. Может, и брат мой жив. Тогда, на строительстве железной дороги, он заболел, его отвезли в аул и больше я о нем ничего не знаю.
Сапар обещал все исполнить,
— Вряд ли, — задумчиво ответил Бекджик. — Эмир не собирается складывать оружия.
— Сапар-ага, — сказал я на прощанье. — Вам довелось увидеть все своими глазами. Народ оказался сильнее эмира со всеми его приспешниками. А на кого эмир опирался? На бая, имама, казы, бека. Значит, чтобы старое не вернулось, снова дайханам не гнить в зин-дане, в колодке, нужно убрать от власти тех, кто был опорой эмира. Уезжайте на родину, поведайте надежным людям обо всем, что видели. Скажите: скоро придут красные бойцы. И если баи с муллами задумают сопротивляться, готовьтесь ударить им в спину! Чтобы не было столько жертв, не тратить столько усилий, как здесь, в Бухаре! Вы понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю… Теперь все понимаю! Прежде я был уверен, что богатые всегда окажутся правы, возьмут верх. Ну, выходит, и на них отыскалась узда!
Мы тепло распрощались со своим земляком. А уже три дня спустя сводный отряд нашего полка погрузился в эшелоны и двинулся вместе с частями Туркестанской кавдивизии на Карши.
… Бой под стенами города разыгрался короткий и не вполне удачный для нас. Эмира с большей частью войска здесь уже не оказалось — он ушел в Восточную Бухару. Оставшиеся вражеские группы тоже сумели улизнуть, рассеяться. По сведениям, многие из них двинулись напрямик в сторону Лебаба, к городу Керки, где местные феодалы и чиновники вооружили своих стражников, а также темных, обманутых и запутанных дайхан.
На четвертый день меня и Серафима вызвали в штаб. Нас принял член реввоенсовета группы войск Кужелло:
— Товарищи, необходимо ваше согласие отправиться со специальным заданием в район действия эмирских войск и бандитских отрядов. В район Бешир — Бурдалык, откуда вы, товарищ Гельдыев, родом, верно? Прошу подумать и ответить.
Я обернулся к Серафиму, он стоял рядом и тоже посмотрел на меня, взглядом спросил: «Неужели откажемся?» — «Ни в коем случае!» — так же безмолвно ответил я.
— Мы согласны, — сказал я. — Говорю за обоих.
— Безусловно, — перебил Серафим. — Задание выполним, товарищ член реввоенсовета. Или погибнем!
— А вот это отставить! — улыбнулся Кужелло… — Садитесь, друзья. Мы были в вас уверены. Задача такова: отобрать до ста двадцати бойцов, желательно уже знакомых вам по бухарской операции. Чем больше местных, тем лучше. Но — надежных, дисциплинированных, умелых, это главное. И еще условие — владеющих конем.
На подготовку дается приблизительно неделя. Назначение прежнее: Гельдыев — командир отряда, Иванихин — военком. Инструкции получите в особом отделе группы поиск. Вкратце: отряд походным порядком скрытно перебрасывается через степь к Беширу, где устраивает базу, опираясь на местных жителей, сочувствующих нам. Из них же производится пополнение личного состава. Снабжение боеприпасами — за счет противника. Обстановка сейчас сложилась следующая, — он развернул на столе небольшую карту, мы все трое склонились над ней. — Эмир находится на пути в Душанбе, но разрозненные группы его войск стремительно движутся к Керки. Вероятно, с целью взять город и превратить его в свою базу, либо, в случае неудачи, уйти в Афганистан. Агенты эмира подняли на борьбу против нас местных феодалов. Известны имена: Хаджи-ишан, Баба-мерген, это наиболее видные. У каждого из них — отряд, несколько сот человек, вооруженных чем попало. Главари опираются на авторитет мулл, а это — сила, сами знаете. Наш гарнизон в Керки снова отрезан, как в семнадцатом и девятнадцатом, возможна осада. Ваш район действий — на пути переброски подкреплений по реке между Керки и Чарджуем. Нужно парализовать действия банд, обеспечить движение пароходов, помочь установить в районе народную власть. Получите мандат
Когда мы вышли, Серафим остановился, потряс меня за плечо:
— Ух, и завидую я тебе, Коля! Прямо к своим… Значит, говоришь, Донди свою мне покажешь?
— Жива ли она, как знать… Может, продали баю давным-давно…
— Ну, брат, это дудки! Сам рассказывал, что за девушка. Как хочешь, верю, вы встретитесь и будете счастливы!
— Эх-х… — только и вырвалось у меня.
Два дня мы собирали отряд. Сколько я ни просил, Бскджика со мной не отпустили. Он вступил в партию бухарских коммунистов, его оставляли на политической работе. Ребят я себе подобрал падежных. Все мы оде-лись в халаты и папахи, обрили головы, а усы и бороды брить перестали, чтобы сделаться похожими на дайхан, змирских ополченцев. По дороге, при встрече с мирными жителями, мы должны были выдавать себя за сторонников эмира, чтобы сбить с толку противника. Только на месте, когда отыщем и сплотим верных людей, — объявим, кто мы на самом деле.
Выступили караваном на рассвете. Один из бойцов, каршинский узбек, изображал проводника; он и в действительности знал в степи колодцы и тропы до самой Амударьи. Во вьюках мы везли только боеприпасы к винтовкам и пулемету «Кольт» и гранаты. Продовольствие намеревались покупать у местных жителей, для чего нас снабдили бухарской серебряной монетой и российскими бумажными деньгами — николаевскими и «керенками», все еще имевшими хождение в здешних местах.
Начались долгие дни перехода через засушливую степь, песчаную пустыню. Ночевки у редких колодцев. На привале, перед сном, Серафим беседовал с бойцами — рассказывал о России, о революции, о Ленине. Порой в разговор включался и я. Говорил про Бешир, куда мы движемся, про свое безрадостное детство, про деда — чужеземца-раба. Вместе с комиссаром мы разъясняли бойцам задачи. Напоминали об отсталости, темноте местного населения, веками отрезанного от остального мира. И я видел: наши ребята — узбеки, туркмены, киргизы, таджики — постепенно проникаются сознанием того, сколь важное дело им поручено. Значит — в сложной обстановке можно будет положиться на каждого.
… Вот и кончились пески. Впереди — Лебаб, кромка оазиса вдоль берега благодатной Аму. Позади Бешкент, урочище Чукурча, колодцы Ширин-Кую, где в детстве мы собирали саксаул.
Некоторое время наш отряд двигался по большой бухарской дороге, затем, верстах в восьми от Бешира, свернул к югу. Здесь, у берегов Амударьи, тянулись густые, непроходимые тугаи — кустарниковые заросли. В них водилось множество диких птиц и различного зверья, в том числе зайцев, диких котов. Изредка сюда забредали охотники. В этих зарослях я и решил устроить временную базу нашего отряда.
Удобное место — поляну на небольшой возвышенности, окруженную плотной стеной тугаев, — удалось отыскать под вечер. Отряд вытянулся на поляну длинной цепочкой, бойцы вели коней и ослов в поводу.
— Привал! Отдыхать, расседлывать! — скомандовал я.
После этого мы с Серафимом и каршинцем, которого я сделал своим вестовым — его звали Ишбай, — обошли всю поляну и прилегающие места, подходы. До реки совсем недалеко, удобно ходить за водой. Наметили точки для постов. Назначили караул во главе с начальником, часовые заняли свои места. Остальные принялись устраивать шалаши для себя и животных, копать землянки для боеприпасов и продовольствия.
Работа закипела. Я оставил Серафима распоряжаться стройкой. Мне не терпелось еще до ночи побывать в родном ауле. Решил идти пешком вдвоем с Ишбаем. Вооружились только маузерами и ножами. К рассвету я рассчитывал вернуться.
Совсем стемнело, когда мы приблизились к Беширу. Вот холм с остатками древней крепости. Мазанки черные, без окон, только дым поднимается кое-где над тамдырами да из дверей вдруг пробьется слабый луч светильника. Люди еще не спят. Слышится редкий собачий лай, мычание коров, блеяние овец — скотина устраивается на ночь. Так знакомо все — и так давно покинуто! От волнения сердце гулко стучит у меня в груди.