Дорога к счастью
Шрифт:
Канцлеру его величества захотелось лично поговорить с молоденькой лэрой Эйш и для начала он пригласил её на танец. Она даже и не подумала скрывать, что всё выдумала, но это лэр понимал и без неё. Его поразили её пояснения, для чего она всё затеяла.
— Мне надо было привлечь внимание к аресту Имруса и создать вокруг него положительную атмосферу, — пояснила она, не стесняясь открыто смотреть на него.
— Интересный подход. Кто же надоумил вас взбудоражить общество?
— О, лэр, простите меня! Я вам сейчас всё объясню, и вы поймёте, что советчиков у меня не было.
— М-да, значит, вы всё затеяли, чтобы оправдать Больдо? — лэр с интересом смотрел на Талейту. Она похорошела, расцвела, привлекала своим энтузиазмом и живым взглядом.
— Да, ведь он защищал свою семью — и только! — активно отреагировала она, набирая воздуха в грудь, чтобы выдать целую речь, но мужчина не стал дожидаться её:
— А вы теперь защищаете его — и только, — усмехнулся он, думая о том, что один оставляет горы трупов, другая одним махом поставила на уши весь высший свет, и эта ненормальная взбудораженность выползает уже за границы королевства.
— Да, как умею, — Злата постаралась улыбнуться как можно милее и беззащитнее.
— Жаль, что ваш дар запечатан, — неожиданно посетовал мужчина и он был единственный кто за всё время выразил сожаление по этому поводу.
— А нельзя снять эту печать? — зажглась в Злате надежда.
— Нет.
— Не верится, что в нашем мире есть что-то необратимое, — допытывалась девушка.
— И, тем не менее, это так. Вам прижгли все магические токи, и если их расковыривать, то вы умрёте от боли, причём без всяких гарантий на возобновление движения энергии в вашем теле.
— А вы знаете, что очень больно, когда забирают силы? — она даже чуть склонилась к нему, чтобы никто кроме него не увидел печаль в её глазах. Ей бы не следовало сейчас об этом говорить, но порыв выплеснуть хоть как-то свою обиду оказался слишком сильным.
— Нет, не знал, — удивился канцлер.
— Из тела уходит тепло и его место занимает колючая стужа. Невозможно пошевелиться, а потом печать Барути бежит огнём по телу — и снова боль.
— Хм, ни одна из девушек не рассказывала, что чувствует, а их апатию связывали с волнением.
— А кому рассказывать, лэр канцлер? Лэру поглотителю или родителям, оплатившим пытку?
— Лэра Эйш, — строгим тоном мужчина показал, что обрывает неприятный ему разговор, — как вы думаете, что повлияло на вас, что ваш дар немного изменился? И унаследуют ли его ваши дети?
Злата намёк поняла и, скрывая истинные чувства, приняв приветливое выражение лица, начала деловито рассуждать:
— Сложно прогнозировать, лэр канцлер. Я бы не сказала, что мой дар поменялся, он словно вызрел, набрался сил и показал себя. Вы же должны знать, что направление природников очень разнообразно, а я нигде не обучалась и даже толком не выяснила, к какой ветви меня можно было бы отнести.
— М-да, вы могли быть и целителем, и взять что-то от менталистов…
— Всё может
— Вы жалеете об этом? Вам бы хотелось учиться?
— Конечно! Это же очень интересно! — ей хотелось бы поговорить об Имрусе, но чувствовалось, что канцлер сам ведёт разговор и необходимо плавно следовать за ним, не навязываясь, а вовремя подогревая его интерес и надеясь вывести на нужную ей тему.
— А какую роль играют в вашей афере молодые лэры, с которыми вы так мило беседовали? — неожиданно спросил партнёр.
— Мне кажется, — тут девушка умерила свой талант привирать и отвечала очень осторожно, — что они уважают Имруса и хотят ему помочь, только не знают, как это сделать, вот и присоединились ко мне, так как у меня был хоть какой-то план.
— А ещё им надоело давать ответы на вопросы коллегии, но понравилась шутка о выхухолях, — подытожил канцлер.
— Наверное, — робко улыбнулась Злата, — когда молод, есть желание творить, а не болтать впустую, добиваться признания трудов, покорять какие-то вершины и шутки — верные спутницы подобного энтузиазма. Посмотрите туда, — девушка слегка направила канцлера, коснувшись рукой, — разве можно сидеть с такими унылыми лицами? Они же не мёртвые, а живые!
Мужчина повернул голову в сторону группки юных лэр, лица которых походили на красивые маски. Раньше он бы не обратил на них внимание, но сравнивая девушек с лэрой Эйш или той же Макинто, которая неожиданно расцвела, обрела множество поклонников и даже вернула себе расположение мужа, эти юницы вызвали у него странное отталкивающее ощущение. Красавицы в эту минуту ассоциировались с нежитью.
А Злата почувствовав странную тревогу, подняла взгляд наверх и даже не сразу поняла, как ожил нарисованный и спрятанный ею в папку портрет Имруса. На бледном лице тёмным пятном выделялась щетина и неистовым огнём горели его глаза. Он прикрыл их, а ей казалось, что они всё ещё прожигают её насквозь и кричат о своей боли. Всё было так, как она нарисовала.
Она мгновенно сообразила, как выглядит на этом балу и что он мог подумать о том, что она рада его заключению, особенно если стоящий рядом с ним мужчина помог ему по-своему понять всю картину.
О, это выражение горделивого самца ей хорошо было знакомо! Первую половину жизни он будет разбивать девичьи сердца, плодить и бросать детей, а под конец жизненного пути, он, никому не нужный, станет с завистью смотреть на своих бывших, окружённых взрослыми детьми, на то, как вокруг них крутятся смеющиеся внуки.
Злата, не теряя ни секунды, закричала имя мужа. Плевать на всех! Он не должен уйти и думать, что она его использовала и бросила! Ей показалось, что из-за музыки он не услышал, и Злата позвала его ещё раз:
— Имрус!
Канцлер перестал разглядывать юных лэр и резко повернулся к партнёрше. Он проследил, куда она смотрит, и выражение его лица стало странным. Он чуть прищурился, даже вроде насмешливо выгнул бровь, но от него веяло угрозой.
— Моего мужа отпустили? — волнуясь, спросила его Злата.