Дорога крови
Шрифт:
Савьо скатился с койки на пол и открыл глаза. Перед ним стоял Уник с вечным хлыстом в одной руке и одеялом в другой.
– Напомни-ка мне, раб, кому хозяин дал одеяло – тебе или этой безродной собаке?
Юноша потёр руку, на которой алел очередной след от удара, и глянул на Айзека. Уник тут же хлопнул его хлыстом по щеке – не сильно, но всё же ощутимо.
– На меня смотри, писарь!
– Ночь была холодная, а у него от рубашки остались только жалкие лохмотья, их пришлось выбросить. К тому же его спина… И я подумал,
Уник швырнул одеяло в лицо юноше.
– Запомни, писарь, здесь только я распоряжаюсь, кому и что достаётся. А если я ещё хоть раз увижу, что ты отдал одеяло своему приятелю, то заберу его. Это во-первых. А во-вторых, здесь все вы – рабы и у вас нет имён. Возможно, когда-то этот крысёныш и был Айзеком, но теперь он пёс хозяина, а ты писарь. И ничего больше. – Мужчина ухватил юношу за ворот и поставил на ноги. – Ты меня понял?
Савьо кивнул, глядя снизу вверх на возвышающегося перед ним мускулистого Уника.
– Вот и отлично. Хозяин хочет тебя видеть. Немедленно. – Он толкнул Савьо к двери. – Да, и пса тоже прихватите, – бросил Уник ожидающим у двери вооружённым надсмотрщикам.
Войдя в каюту, Уник почтительно склонил голову перед своим господином. Работорговец, как всегда, богато разодетый, сидел за столом, вокруг которого суетились, подавая еду и вино, двое тощих мальчишек с затравленными глазами. От вида и запаха пищи у Савьо предательски подвело желудок. Работорговец поманил его перепачканным в жире пальцем, но юноша словно к земле прирос – он не мог заставить себя подойти к этому человеку.
«Неужели у него нет ни капли сострадания и жалости? – спрашивал себя писарь. – Как он может так равнодушно поглощать всю эту еду, в то время как в трюме почти полсотни людей умирают от голода и болезней, израненные и потерявшие надежду?»
Работорговец недовольно нахмурился, и Уник, взяв Савьо за шкирку, подтащил того к столу и заставил опуститься на колени перед хозяином.
– Ты заставил меня ждать, раб.
Работорговец кивнул, и Уник, послушный его воле, закатил писарю затрещину, да так, что у Савьо зазвенело в ушах.
– В следующий раз мой помощник пустит в дело хлыст. – Мужчина облизал пальцы и встал из-за стола. – Пришло время проверить, годишься ли ты в писари, и твоё счастье, если ты окажешься хорош. Иначе… – Он растянул тонкие губы в улыбке, и было в ней что-то такое, отчего Савьо почти ощутил гуляющий по его спине хлыст Уника.
Работорговец остановился перед писарем – высокий, угловатый, пугающий – и, вытащив из рукава камзола порядком потрёпанный листок, бросил на пол.
– Перепиши это, – коротко приказал он.
Савьо осторожно поднял листок и развернул – истёртые небрежным обращением буквы были едва различимы.
– Поднимайся! Чернила и бумага там. – Уник пнул юношу.
Чувствуя на плече тяжёлую руку помощника, писарь неловко встал – мешали скованные ноги – и послушно побрёл к полкам.
Обернувшись к открывшейся двери, работорговец довольно объявил:
– А вот и мой пёс.
Савьо встретился взглядом с пленником и слегка улыбнулся ему.
– На колени перед господином, раб. – Один из надсмотрщиков толкнул Айзека, и тот, сделав несколько шагов, тяжело рухнул на колени.
– Ты знаешь, зачем я приказал привести тебя, пёс?
Взгляд парня метнулся к хлысту Уника, и работорговец расхохотался:
– Вижу, что знаешь! Но это лишь одна из причин.
Мужчина подошёл ближе к Айзеку, и два надсмотрщика тут же вцепились в плечи раба, чтобы тот не смог причинить вред хозяину. Работорговец внимательно осмотрел голого по пояс Айзека. Даже сейчас, несмотря на заметную худобу, мышцы пленника оставались крепкими, и было очевидно, что раньше парень отличался силой и выносливостью.
– Да, выглядел ты, конечно, получше, когда мы тебя нашли, – задумчиво процедил работорговец. – Но это не столь важно. Главное, что ты умеешь сражаться. А это я видел собственными глазами – там, на берегу реки, где мы нашли тебя. Помнишь? – Работорговец схватил Айзека за волосы и поднял его голову. – Мы из-за тебя потеряли пятерых.
– А я из-за тебя потерял свободу. – В голосе пленника сквозила ненависть.
Мужчина с размаху отвесил ему пощёчину.
– Ты договоришься однажды, пёс.
Работорговец прошёлся по комнате, не сводя глаз с Айзека, который жадно смотрел на заставленный едой стол. Наконец, он снова остановился перед пленником и взял со стола тарелку с мясом. Айзек тут же впился в неё голодными глазами.
– Хочешь получить его? Через несколько дней мы придём в порт, где проходят бои рабов. О, на них можно неплохо подзаработать. Я выставлю тебя в качестве своего бойца. Ты должен выиграть. – Работорговец поставил еду на пол перед парнем.
Айзек, не отрываясь, смотрел на мясо – ещё не успевшее остыть и такое ароматное, оно казалось изголодавшемуся пленнику невероятным искушением.
– Победи, и станешь моим бойцом. Перестанешь быть избитым, перепуганным псом. И сможешь каждый день есть мясо досыта. Стань моим бойцом.
Мужчина положил руку на плечо Айзека.
Парень вздрогнул от прикосновения и опустил голову.
– Я не буду сражаться за тебя.
Работорговец скрипнул зубами и, выхватив у Уника хлыст, стеганул Айзека по груди.
– Ты будешь. Так или иначе, по-хорошему или по-плохому. Ты единственный воин среди этих никчёмных рабов. Ты владеешь мечом лучше половины моих наёмников, я видел тебя в деле! И мне нужно твоё умение. На тебе можно отлично зарабатывать. И только тебе решать, будешь ты выходить на бои сам или под ударами хлыста Уника. Учти это, пёс, прежде чем снова ответить отказом.