Дорога на Берлин
Шрифт:
В старинных свадебных каретах...
Два хохочущих француза едут... на катафалке и пьяно поют марсельезу.
Черный катафалк проплывает через толпу...
Все, на чем можно ехать, двигаться, везти свой небогатый скарб, - все использовано.
Идет женщина с детской коляской, но в коляске не ребенок, а чемоданчик.
Пьяные американские солдаты волокут бечевою... гроб.
В гробу (из разбитого немецкого бюро похоронных процессий)... огромное множество бутылок.
...Шумно проходят
На перекрестке, прислонившись спиной к столбу, стоит корреспондент Автономов и жадно записывает в блокнот все, что видит.
По привычке он бормочет про себя:
– На дорогах Германии сейчас невозможно встретить человека без национального знака. Освобожденные люди гордо утверждают свою национальность. Они не хотят, чтобы их принимали за фашистов.
А мимо него проходит и проносится толпа...
Национальные флаги полощутся над обозами. Флаги над домами.
Флаги на фургонах.
Флажки на велосипедах... в дугах и даже в гривах лошадей...
Американский солдат нашил на шинель, на спину большое звездное американское знамя.
Французы идут колонной, несут впереди свой трехцветный флаг.
Чудом уцелевшие евреи - их единицы - носят знаки, которыми их клеймили немцы (желтая повязка с шестиугольной звездой) - клеймо мученичества...
"Горькая ирония судьбы, - записывает Автономов. - Теперь немцы завидуют евреям".
Только одна национальность в побежденной Германии не подымает своих национальных флагов - сами немцы.
Они высовывают из своих окон белые тряпки, полотенца, простыни - знак капитуляции.
Они носят белые повязки - знак смирения, мольба о пощаде.
Им никто этого не предписывал, - они сделали это сами.
"Отныне вот он, фашистский флаг - капитуляция", - записывает Автономов.
А мимо Автономова все проходят и проходят люди.
Пожилые датчане с портфелями и рюкзаками...
Английские солдаты навеселе. Хриплыми голосами поют они "Типеррери".
Американцы из парашютных войск.
Француз-математик в роговых очках и ботинках, подвязанных бечевкой...
К Автономову подходит Иван Слюсарев.
– Здравия желаю, товарищ корреспондент! - рапортует он. - Записываете?
– Записывать не успеваю! - усмехается Автономов. - Интересно, а? - Он показывает блокнотом на толпу.
– Ничего, - сдержанно отвечает Слюсарев и откашливается в кулак. Извиняюсь, спросить хотел, а вы иностранные языки знаете?
– Нет. Не знаю.
– Да. Жаль.
– А что? Поговорить хочется?
– Как же!
Слюсарев долго смотрит на толпу, проплывающую мимо.
– Вавилон. Чисто Вавилон! - говорит он. - Смешение языков! Вздохнул. - А поговорить с ними надо!
Проходит мимо группа американских солдат. Увидев русских военных, они приветственно машут пилотками.
Подходят.
И один из них, молодой, краснощекий, словно он не из плена, а с курорта, говорит на ломаном русском языке, улыбаясь при этом во весь рот:
– Дравствуй! Русский. Ура. Спасибо.
– Здравствуй, здравствуй! - обрадовался Слюсарев. - Понимаешь по-русски-то?
– Мало-мало. Не хорошо. Мой батька был украина... Польтава. А? Хорошо?
– Очень хорошо! А вы что же, тоже полтавские?
– Но, но... Я не Польтава! I was born in Лос-Анджелес. Я пришел на свет в Лос-Анджелес... Калифорния. I have a mather... маму... Я имею девойку там. Я иду жениться.
– А! Невесту, значит, имеешь? Хорошо!
– Хорошо? - смеется американец.
– Хорошо. Вери гуд, - отвечает убежденно Слюсарев. - Небось соскучилась по тебе твой девойка. А? Хорошая у тебя невеста-то?
– О да. She have. Она имеет... как это? A shop... Она торгует мало-мало... делает деньги...
– Ишь ты, капиталистка, значит. Как же зовут твою девойку?
– Энибелл.
– А тебя как же?
– Микаэл Когут.
– Как, как? Михаил Когут? - удивился Автономов.
– О, yes! Михаил Когут.
– Американец Михаил Когут! - захохотал корреспондент.
И американские солдаты, ничего не поняв, захохотали тоже.
– Это - корреспондент, - представил Слюсарев Автономова. - Русский военный корреспондент. Он всю войну с нами.
– О, корреспондент! Хэлло, мистер!..
Американцы наперебой протягивают ему руки.
– Куда ж вы идете сейчас? - спрашивает Автономов Когута.
– Ту Эмерика! Домой. Лос-Анджелес.
– Что, вы идете на восток? Вам туда? - корреспондент показывает рукой на запад. - Туда надо. Берлин. Париж. Атлантический океан. Америка.
– Но, но! - машет головою Когут. - Нет. Туда нет. Нельзя. Мы идем: Брест, Москва, Влядивосток, Эмерика...
– Ишь ты! - усмехнулся Слюсарев. - Соображают! Эй, камрад, значит, выходит, путь на родину лежит-то через Москву?
– О, yes! Москва. Россия. Свобода. Эмерика. Спасибо.
– Спасибо? Ишь ты, спасибо!.. - даже законфузился Слюсарев. - Нет, ты мне лучше вот что скажи, камрад. Прочувствовал ли ты, американец, кто тебя из неволи-то спас, кто Гитлера разбил, кто мир освободил, а? Расчувствовал ли ты?
Михаил Когут мучительно морщится. Быстрая речь Слюсарева не доходит до него.
– Ты медленнее, дядя Иван! - улыбаясь, советует Автономов.
– А? Ну хорошо. Ты мне вот что скажи, камрад Михаил Когут. - Теперь он сопровождает свою речь выразительными жестами. - Кто Гитлера разгромил?