Дорога на Берлин
Шрифт:
– А! - просиял Когут. - Русские.
– А кто мир освободил?.. Человечество?
– Русские.
– А кто тебя и твоих товарищей из неволи выручил?
– О, русские. Спасибо.
– Так забудешь ли ты этот факт, Михаил Когут, а? Как полагаешь, забудешь?
– О нет, нет! - закричал Когут.
– А потом, гляди, через пять - десять лет на нас войной пойдешь, а? Нет, ты мне по чести, по-солдатски скажи, пойдешь ли на нас войною?
Михаил Когут быстро
Американцы заволновались.
Страстно, наперебой они кричат Слюсареву, что никогда и никто не заставит их воевать против их освободителей - русских.
Они кричат это по-английски, но Слюсарев все понимает.
– Ну то-то! - говорит он. - И мы войны не любим. - Он протягивает Когуту руку. - Ну, иди! Иди, Михаил Когут, с миром. Иди через Брест, Москву-матушку, Сибирь, Владивосток. Там, в Сибири, между прочим, моим поклонись, иркутянам... А мы тут, значит, останемся. За тебя довоюем. В Берлин придем. Гуд бай, Михаил Когут!
– Гуд бай! - кричат американцы.
...Медленно пробираясь среди колонны войск, ползет фронтовой "виллис".
За рулем Савка Панченко, он мурлычет свою бесконечную песенку. Рядом сидя спит Дорошенко. Сзади - автоматчик.
Затормозил "виллис" у какого-то дома.
Савка осторожно потряс Дорошенко за плечи.
Тот что-то сонно промычал в ответ.
– Замаялся! - сказал Савка. - Та и то правда, что спать ему не приходится.
– Война... - зевая, сказал автоматчик.
– Ой, война!
Савка с сожалением посмотрел на подполковника.
– А будить треба! Сегодня хоть в хате отоспится. Сутки нашему полку на отдых дали.
...Стоит "виллис" у ворот большого и странного дома.
Над домом развевается много флагов. Словно все нации собрались здесь. Словно живут здесь люди со всего мира. Словно это - корабль интернациональной экспедиции или Ноев ковчег.
Перед домом, задрав головы, стоят Савка Панченко и Иван Слюсарев и смотрят на флаги.
– Это французский флаг, - говорит Савка. - А этот... это я знаю. Это югославский.
– А это ж какой будет, вон над трубой?
– Черт его знает! Может, бельгийский.
– Что ж они так разукрасились, а? - Слюсарев подозрительно смотрит на дом и качает головой. - Эй, Савка! Этот дом обследовать надо. Может, тут вся дипломатия живет. Поджигатели войны. - И, вскинув за плечо винтовку, решительно говорит: - А ну идем!
Они входят во двор.
Здесь стоят какие-то странные крытые фургоны.
Они разноцветные, яркие; их полированные бока почти сплошь заклеены рекламами и афишами.
Они стоят один за другим, как поезд.
Людей вокруг них нет.
Савка и Слюсарев медленно идут по двору.
Вдруг доносится до них странный рев.
Они прислушиваются.
Это... да это рычит лев.
Лев в Ландсберге?
Но лев рычит, в этом не приходится сомневаться.
К его реву вдруг присоединяется завывание гиен, крики обезьян, какое-то кудахтанье...
Савка бледнеет.
Слюсарев смеется.
– А ну взойдем! - говорит он и решительно направляется к большому сараю, откуда и доносится рев.
Савка идет за ним.
Они входят в длинное каменное здание, похожее на конюшню.
Их обдает запахом зверья.
Тоскливо подняв хобот, стоит слон.
Мечется в клетке лев.
Визжат гиены.
Лежат пони. Голодные глаза их полны слез.
Вцепились в прутья клеток обезьяны.
Людей вокруг нет.
Слон вдруг поднял хобот совсем высоко и протяжно затрубил.
– Да они же голодные! - догадался Слюсарев. Скинул мешок, порылся в нем, вытащил буханку хлеба.
И тогда из полусумрака конюшни выступил человек. Он в грязной униформе, тощий, беспокойный, с обвислыми, унылыми усами. Жадными глазами смотрит он на хлеб, но молчит.
Посмотрел на него и Слюсарев.
Ничего не сказал.
Разломил буханку надвое.
Протянул человеку хлеб.
Вторую половину отдал слону.
И человек и слон жадно схватили хлеб.
Едят.
Слюсарев смотрит.
А человек с обвислыми усами, откусив хлеб, говорит:
– Спасибо.
– А! Понимаешь по-русски?
– Не.
– Ты кто?
– Чех.
– А это цирк?
– Так есть.
А Савка все разглядывает зверей.
– Гляди, Иван! - говорит Савка, показывая на гиену. - Ну до чего ж похожа на Геббельса... чисто Геббельс!
– А ты Геббельса видел? - усмехается Слюсарев.
– А вот поймаем в Берлине, в клетку посадим, поглядим...
Гиена воет пронзительно и злобно.
Слюсарев продолжает разговор с чехом:
– А люди тут есть?
– Есть.
– Какие же люди?
– Артистки. Французы, немцы, швейцарцы, бельгийцы, югославы, чехи, болгары, поляки...
– Полный интернационал, словом? Ну-ну! Ну веди, покажи!
Чех ведет их из конюшни через двор.
Мимо фургонов в дом.
Они подымаются по грязной парадной лестнице.
В бельэтаже на дверях надпись по-русски:
"ЗДЕСЬ ЖИВУТ АРТИСТКИ ШВЕЙЦАРЫ - НЕЙТРАЛЫ".
Слова "швейцары - нейтралы" трижды подчеркнуты.