Дорога на Берлин
Шрифт:
Салтыков сделал вид, что не расслышал этого замечания, справедливость которого он сам смутно сознавал. Сидя на стуле и устроив поудобнее больную ногу, он принялся составлять реляцию в Петербург.
— Если найдется где победа славнее и совершеннее, — диктовал он, покашливая, — то, однако, ревность и искусство генералов и офицеров, и мужество, храбрость, послушание и единодушие солдатства должны навсегда примером остаться.
Он помолчал и добавил.
— Артиллерия наша сохранила ту славу, которую при всех прочих случаях приобрела.
В это время подскакал Фермор.
—
Салтыков встал и перекрестился.
— Ну, а они? Пруссы? — почти закричал он.
— Потери неприятеля составляют семнадцать-восемнадцать тысяч. Пленных взято до пяти тысяч, но сие число за ничтожность почитать можно противу того, которое в Польшу и другие места разбежались. Нами взято двадцать шесть знамен, два штандарта, сто семьдесят два орудия, десять тысяч рублей и до ста тысяч патронов.
— Виктория! Знатная виктория! Но как дорого ты, Русь, за нее заплатила! — Салтыков вдруг всхлипнул. — Велите завтра торжественный молебен отслужить. Кто реляцию-то в Петербург домчит?
Ивонин выдвинулся вперед.
— Ваше сиятельство! Пошлите капитана Шатилова. Он в битве сей немалое участие принял, сможет всякую любознательность удовлетворить. Он контузию получил, но неопасную, и уже на ногах.
— Шатилов? Добро! Тому и быть, — сказал Салтыков. — Ступай, предупреди его!
Проходя мимо давешнего подполковника, Ивонин услыхал, как тот убежденно и решительно говорил:
— Что теперь делать надлежит? Да, конечно, итти на Берлин. Не дать время Фридерику опомниться. На месте главнокомандующего я бы тотчас объявил марш к прусской столице.
Ивонин остановился около Бибикова и, показывая глазами, спросил:
— Кто таков сей подполковник? Знаете вы его?
— Как же не знать! Он состоит в корпусе князя Волконского, определенной должности пока не исполняет. Зовут его — Александр Васильевич Суворов.
Часть 2
Глава первая
Коллежский асессор
Генерал-прокурор сената, Александр Иванович Глебов, был женат на племяннице императрицы Елизаветы Петровны.
Жизнь его протекала безмятежно, если не считать одной заботы: ему вечно нехватало денег. В его поместьях с мужичков взыскивали строго: они трудились на барщине, работали на фабриках, платили подати; нерадивых, лодырей и больных у господина Глебова не было — таких быстро приводили к усердию. Однако доходов нехватало: у государыни была широкая натура, и вслед за ее величеством все сановитое дворянство стремилось жить пороскошнее и повеселее.
Если у Разумовского обедали на серебряной посуде, граф Петр Иванович Шувалов тотчас заказывал золоченую; если Бестужев появлялся с алмазными пряжками на камзоле, Воронцов выходил с бриллиантовыми пуговицами.
При такой жизни никаких средств нехватало, и Александр Иванович не однажды, морща лоб, задумывался над тем, как
Его отец, генерал-аншеф Глебов, не раз говаривал:
— Нужно иметь в руке жезл власти; поелику имеешь оный, то и все блага тебе доступны будут.
Александр Иванович, обладая от природы умом быстрым и живым, решил последовать совету батюшки — сперва осторожненько, потом посмелее, а когда все сошло, то стал действовать в широком масштабе.
Все протекало гладко вплоть до 1756 года. В этом году генерал-прокурор заключил контракт с Сибирским приказом о поставке водки по рублю сорок копеек за ведро. Самому ему водка обходилась по восемь гривен, но как виноторговля в Иркутске была не ахти значительна, то и барыши предвиделись небольшие: он и провел это дело между прочим, к случаю. И вдруг иркутские купцы заявили протест: они-де получали всегда водку по целковому за ведро и больше платить не желают.
В первую минуту Глебов даже растерялся. С ним спорят — и кто же? Купчишки, вчерашние холопы! И город такой, что на карте не сыщешь, и людишки там никому неизвестные, и торговлишка у них поганая, — и вдруг осмеливаются?!
Глебов вызвал к себе иркутских бородачей. Сидя на кончиках кресел, они понуро смотрели на грозного генерала, робели, однако на все уговоры и даже угрозы отвечали отказом.
— Мы спокон веку по рублю за ведро платили и твоей милости так платить станем, иначе нам раззор выйдет. И ты хоть што с нами делай, больше платить господа купцы несогласны.
У Глебова в конце концов аж дух захватило.
— Ин, ладно, — зашипел он, подскочив к купцам и тыча им прямо в зубы кулак. — Я буду просить в сенате об учинении следствия о ваших поведениях. Купцам иркутским передайте, что сколько бы велико их богатство ни было, оно, всеконечно, не затмит правосудия в высоком правительствующем учреждении и не поможет им в день ярости и гнева.
Купцы, вздыхая и опасливо оглядываясь, ретировались. В тот же вечер генерал-прокурор сообщил сенату, что по имеющимся сведениям купечество города Иркутска творит беззакония: во-первых, торгует вином плохого качества, а во-вторых, и самое главное, преуменьшает в фискальных ведомостях размер оборотов и таким путем обманывает государство, уплачивая ему неполную сумму налога. Сенаторы подивились: кто же из купцов платит сполна налоги и торгует хорошими товарами? Такого еще, пожалуй, и не видывали. Но чтобы угодить генерал-прокурору, согласились с его предложением: послать в Иркутск ревизию. А послать решили, по рекомендации того же Глебова, коллежского асессора Крылова.
С молодых лет Крылова томило желание выйти в люди. Сидя в углу на своем высоком жестком стуле, он завистливо глядел на проходивших с важностью в кабинет начальника высоких персон. Мечты овладевали им. Он видел себя шествующим с такой же гордой осанкой, а вокруг — льстивые улыбки, поклоны…
Он приходил в себя от чьего-нибудь окрика, шмыгал носом и принимался за переписку. Но если выпадал случай столкнуться в дверях с генерал-прокурором, он весь замирал и, не сводя обожающих глаз, склонялся чуть не до земли.